Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слышишь? Значит, ты видел, как мама утопила кошку с котятами?
Хулиан помотал головой и сделал знак руками. До того как он начал говорить, мы общались на языке жестов. Заткнись, без слов сказал он, слушай.
Действительно, откуда-то доносилось мяуканье.
Я стоял неподвижно, затаив дыхание, с таким усилием вслушиваясь каждой клеточкой тела, что мог различить в тишине биение наших с Хулианом сердец.
– Чем вы тут занимаетесь? – В комнату вошла Исабель, как всегда по утрам. – Почему до сих пор в пижамах? Опоздаете в школу. Что-то случилось?
Мы оба подпрыгнули от неожиданности.
– Ничего, – с поразительным спокойствием ответил Хулиан, а я встал с пола и покачал головой, не представляя, как объяснить Исабель, что мы делаем.
Хулиан обладал иным складом ума, он никому не доверял, в школе проводил весь день в одиночестве, никогда не играл с другими детьми. Во дворе на перемене он убивал муравьев, пауков и всех насекомых, какие ему попадались. Я пробовал затеряться среди других – безуспешно: я был сыном людоедки из сказок, и в моих жилах текла та же проклятая кровь.
После занятий мы вернулись с Исабель и побежали к себе в комнату. Хулиан, судя по всему, забыл про мяуканье, и я, чтобы вновь его расслышать, попросил брата не шуметь. Однако в этот час на проспекте было слишком оживленное движение машин и людей, и добиться необходимой тишины не удалось.
Остаток дня мы провели за домашними заданиями и на улице. Нас собралась компания из пяти мальчиков разного возраста; Хулиан был самым младшим. Я всегда брал его с собой, чтобы брат поменьше находился с родителями. Исабель тоже старалась гулять с нами как можно дальше от дома и водила по магазинам, на рынок и к своему сыну Хесусу, за которым в течение дня присматривала бабушка. Вечером, перед уходом, она просила, буквально наказывала нам не выходить из спальни до следующего утра.
Я весь день был как на иголках. Наконец стемнело. Исабель, мой ангел-хранитель, укрыла нас (мы все еще спали в одной постели) и благословила молитвой.
Выждав некоторое время, я открыл выходящее в патио окно и поманил брата.
– Я хочу спать, – пробормотал Хулиан надтреснутым голосом.
Я приложил палец к губам, призывая к молчанию. Затем высунулся из окна, напрягая слух, и заметил во дворе Фелиситас в компании другой женщины, пациентки. Внезапно мать подняла глаза на окно. У меня едва не остановилось сердце; я подбежал к кровати и юркнул под одеяло, задыхаясь от страха: вдруг она меня увидела? Я лежал так, укрывшись с головой, перепуганный, с бешено колотящимся сердцем, и незаметно для себя погрузился в сон. Проснулся я в полночь.
Ледяной ветер дул в открытое окно и шевелил занавески, отчего те походили на призраков, отчаянно пытающихся выбраться из комнаты. Подхваченные порывом бумаги слетели со стола и опустились мне на лицо. Вздрогнув, я открыл глаза. Затем привстал, чтобы затворить окно, и тут услышал мяуканье. Я замер, сдерживая дыхание, сердце тоже почти не билось. Спрыгнув на пол, осторожно выглянул на улицу; трепетавшая на ветру занавеска щекотала волосы. С недобрым предчувствием я вернулся в постель.
– Хулиан, – тихонько позвал я и слегка пошевелил брата. – Хулиан, – прошептал я ему на ухо.
Брату было семь лет, и лишь во сне, когда с его лица исчезало мрачное выражение, он выглядел на свой возраст. Той ночью я в последний раз видел брата крепко спящим. Отныне сон его будет поверхностным, беспокойным, а черты лица навсегда исказит гримаса напряжения.
Заспанный Хулиан сполз с кровати, и вместе мы подошли к окну – сдерживая дыхание, прислушиваясь к звукам немногочисленных в этот час машин, к отдаленному смеху, к доносившимся с ветром словам. Порывы стихли, и теперь занавеска только слегка покачивалась. Мы задерживали дыхание четыре раза и наконец снова услышали жалобное мяуканье.
– Может быть, это другая кошка. Если ее здесь увидят, то утопят. Нужно ее спасти.
– Пусть умирает.
– Нет! – громко прошептал я. – Давай поищем.
Хулиан покачал головой.
– Пожалуйста.
Он снова покачал головой и потащился обратно в постель.
– Закрой окно, ты их разбудишь, – приказал он.
– Пожалуйста.
Мяуканье громко раздавалось у меня в голове. Я подошел к Хулиану и потянул за руку.
– Хорошо.
Брат выдернул руку: он не любил, когда к нему прикасались.
Медленно, с бесконечной осторожностью мы спустились по лестнице и аккуратно отворили дверь в патио. С улицы потянуло холодом. Мы пошли к задней части дома, где работала Фелиситас и где, как мы думали, хранились инструменты. Наш путь освещала луна. Мяуканье стало жалостливее. Мы попытались открыть чулан с инструментами, откуда доносились звуки, но металлическая дверь оказалась заперта на ключ. Я попробовал заглянуть в окно, однако оно располагалось чересчур высоко, да и стекло было матовым. Руки и колени у меня дрожали, тело не слушалось, движения стали неуклюжими.
– Схожу на кухню за ножом, может, получится открыть. – Я кивнул на замочную скважину.
Хулиан не успел ответить. Торопясь спасти то, что находилось внутри, я добрался до задней двери и отворил ее, позабыв об осторожности. Внезапный порыв ветра вырвал у меня дверь и ударил о стену с такой силой, что разбилось стекло.
Хулиан кинулся в дом и побежал по лестнице, а я замешкался.
Дверь в комнату людоедов распахнулась.
Я бросился наверх.
Надеялся лечь в постель и притвориться спящим.
Но не успел закрыть дверь спальни.
Мать держала ее мертвой хваткой.
«Фи-фай-фо-фам, человека чую там», – говорит людоед из английской сказки о Джеке и бобовом стебле.
Фи-фай-фо-фам. Она толкнула дверь, и я упал.
– Что вы там делали?
Фелиситас схватила меня за ногу.
– Ничего, ничего… – пробормотал я.
Она потащила меня к лестнице, но тут на нее сзади бросился Хулиан и стал колотить по спине; мать отвесила ему затрещину, он упал.
Отпустив меня, Фелиситас поймала брата за ноги. В попытке вырваться он пнул мать по лицу, и она зажала нос руками. Хулиан шмыгнул под кровать. С животной ловкостью, почти невероятной для женщины ее габаритов, мать подняла кровать вместе с матрасом и всем остальным. В этот момент вошел отец.
– Они были в задней комнате, я видел в окно.
Хулиан побежал к двери. Отец схватил его за руку и поднял в воздух, словно извивающийся куль зерна.
Фелиситас опустила кровать. Из носа у нее шла кровь.
– Чертов сопляк! – заорала она и, подойдя