– Ну, возможно… Знаете, госпожа Руф, – детина вдруг, расхрабрившись, подмигнул женщине с деревенским лукавством, – ваш заложник весьма бойко палил из «Тарантула». Ричард до сих пор в лазарете: в него всадили два или три разряда. Одного попадания заложнику, видимо, показалось мало. Хорошо хоть, разряды были средней мощности…

– Вы уверены, что стрелял именно Лючано Борготта?

– Уверен. Его опознали на входе в терминал. Вахтер, потом я лично, на эскалаторе, – детина потрогал себя за ухом, где красовался здоровенный желвак, и охнул от боли. – Врач говорит, мне бы по-хорошему тоже в лазарет, да куда уж тут…

Юлия наклонилась вперед, заглянув собеседнику в глаза.

– Борготта оглушил вас? Я правильно поняла?

– Врать не стану, глушил не он. Бил другой, вехден. Хотя бежал ваш заложник без всякого принуждения. Как чемпион бежал, скажу прямо. Хоть на мобиле догоняй. И дежурному пилоту в спасботе угрожал оружием тоже он. Там камера рядом, над ограждением, так что зафиксировали. Машет, значит, «Тарантулом», палит в воздух и орёт: «Пошел вон!» Первый раз в жизни встречаю такого бойкого заложника…

Все складывалось на редкость скверно. После бегства вехденов, прихвативших с собой и Борготту, на руках у местной администрации оказалась куча трупов, включая альгвасила, погибшего при странных обстоятельствах – плюс угнанный спасбот. Насмерть перепуганные, в столбняке от свалившейся на их головы ответственности, тамирцы боялись собственной тени.

Юлия с близнецами-гематрами – вот последние нити, которые оставались у них в руках.

Женщину сразу изолировали. Детей перевели в «развлекательный центр», как здесь именовали барак с голо-проектором для демонстрации фильмов, и выставили у входа охрану. Саму же помпилианку поселили в административном здании, в кабинете покойника-альгвасила. О, мрачная ирония жизни! Юлия целый день просидела сиднем в углу кабинета, наблюдая, как техники чинят решетку на окне, ставят дублирующую аппаратуру взамен сожженной, блокируют вход в систему дюжиной комбинированных паролей – и все это время исподтишка косятся на «ведьму», словно раздумывая: подвергнуть ее коллективному насилию, или бежать отсюда быстрее ветра.

В итоге техники принесли раскладную кровать с матрасом, комплект белья, еще чуточку подумали – и сгинули. Зато в коридоре, у двери, объявились два мрачных рудокопа, по виду – только что из шахты, но с плазменными карабинами. Даже в туалет Юлию водили под конвоем. Все это представлялось, как трогательная забота о безопасности госпожи Руф.

– Вы сообщили об угоне спасбота?

– Да.

– А я, выходит, никак не могу связаться с Эскалоной?

– Э-э… Нет.

– Антенна повреждена?

– Ну… Ага.

Ясно представилось, что сейчас творится в совете директоров горнодобывающей компании, которой принадлежал поселок. Если они тянут время, значит, в панике. Начнись расследование, работы придется частично свернуть. Юлия не сомневалась, что Тамир – золотое дно для различных махинаций, от незаконной добычи био-форгеназма до уклонения от налогов. Под бдительным оком «следаков» не слишком развернешься…

Она не боялась, что ее ликвидируют – во избежание. Ее и близнецов. Да, погибни весь экипаж «Нейрама», и тамирцам сразу станет легче объясняться. Концы в воду; верней, под лед, учитывая здешний климат. Спасли не пойми кого, спасенные удрали, а кто не успел, тот умер (допустим, от снежной лихорадки!); вы, господа хорошие, ищите-свищите, а мы похороним жертвы эпидемии и разойдемся по шахтам – оплакивать.

Что можем добавить?

Ничего.

Так проще, но не для олухов-рудокопов и директоров-паникеров. Отпустят. Рано или поздно – отпустят с извинениями. Жаль времени – чем дольше тянется нелепый арест, тем дальше улетает Лючано Борготта. С его удачей можно умотать так далеко, что вернуться станет затруднительно.

А Юлия Руф хотела, чтобы Борготта находился рядом.

Еще ничего в жизни она не желала с такой страстью. Раненый требует болеутоляющего, жаждущий мечтает о глотке воды, нищий грезит о кредитке, оброненной миллионером – все это не шло ни в какое сравнение с чувством, гложущим сердце женщины. Она еле сдерживалась, чтобы не уподобиться вехденам. Ясно рисовалось: детина грудой тряпья валяется в углу, на нем – бесчувственный Флакк, а помпилианка несется на снегоглиссере в порт – угонять первый подвернувшийся корабль.

И – вдогонку за нелепым, смешным невропастом.

Надеждой на выход из тупика.

Она не врала Лючано, когда показывала запись своего обезрабливания. Честные кадры, без монтажа и спецэффектов; память о пережитом кошмаре. Она просто не сказала главного. Скрыла цель, какую преследовала, решаясь на мучительный эксперимент. Мутация «клейма», победа над природной шизофренией – не главное. Такая женщина, как дочь имперского наместника на Квинтилисе, если и стремилась сорвать звезду с неба, то непременно самую яркую.

Юлия намеревалась стать первым антисом Помпилии.

Идея искусственного создания антиса-помпилианца принадлежала Айзеку Шармалю. Он вообще был богат на экстравагантные идеи, этот молодой гематр. В научной работе «Принцип невозможного» он теоретически допускал возможность полного обезрабливания и намечал стратегические цели процесса. В частности, согласно его выкладкам, «клеймо», ограниченное насильственным путем, начнёт искать новые пути самореализации.

У слепых – превосходный слух.

У безногих – сильные руки.

А у помпилианца на безрабье?

Утратив возможность влиять на роботов-симбионтов, но сохраняя внутреннюю активность, «клеймо» предположительно должно было скачком ускорить эволюцию носителя – и взорвать тупик, не позволяющий рабовладельцам иметь собственных антисов.

«Если „клеймо“ в исходном состоянии доминантно влияет на психофизический микрокосм людей, превращая свободных в рабов, а помпилианца – фактически в колонию многоклеточных организмов, управляемую главной личностью и способную как к росту, так и к сокращению, – писал Шармаль-младший, – отчего бы „клейму“ в итоге направленной мутации не оказать доминантное влияние на собственный микрокосм, усилив его параметры до макрокосмических? Превратив корпускулярный организм в волновой, а свободного – в антиса?»

Дальше шли зубодробительные выкладки, доступные лишь специалистам.

К сожалению, теория оказалась далека от практического воплощения. Из добровольцев лишь Юлия сумела пройти весь курс обезрабливания до конца. Но вместо исполина, владыки космических пространств, она стала уродом. Монстр; неизлечимо больная психопатка. Одни воспоминания о последствиях кризисных приступов – парад на Октуберане, фанатики на Террафиме – доводили ее до истерики.

Она привыкла.

Смирилась.

И вдруг – Лючано Борготта.

– М-м… э-э… Вы слышите меня?