похож на нее, только очень костлявый, вислоухий и с огромными желтыми зубами. Девушка невольно рассмеялась, вовсе не желая обидеть животинку, но мул все равно обиделся, возмущенно затопал копытами и вдруг, выкатив глаза, взвыл, как ненастроенная скрипка. Гнев на милость он сменил лишь после того, как Никколо в знак извинений преподнес ему морковку и почесал между ушами, но при этом мул не перестал настороженно поглядывать на незнакомку, которая позволила себе посмеяться над ним.

– Нина, это Красавчик.

– Ты серьезно? Красавчик?

– Мой отец считал такую кличку хорошей шуткой. Другие хозяева давно отправили бы этого мула на скотобойню, но я к нему привязался. Все, что нужно, чтобы он взбодрился, – доброе отношение.

– Так можно сказать почти о любом живом существе.

– Это правда.

Вскоре, едва Красавчик был запряжен в повозку, они попрощались с Марио и Софией и отправились в глубь материка – весьма неспешным темпом, лишь немногим быстрее, чем если бы решили идти пешком.

– Красавчик шагает медленно, но верно и непременно доставит нас куда следует, – пообещал Никколо. – Нам к вечеру только до дома моей тетушки добраться нужно, дальше сегодня не поедем.

– А, – сказала Нина, не сумевшая ничего придумать для того, чтобы поддержать разговор. Ей, конечно, хотелось бы разведать побольше о Меццо-Чель, о семье Никколо и о женщине по имени Роза, которая, как сказал Марио, непременно пожелает выяснить все подробности об их знакомстве. Хотелось бы, но только не сейчас, когда она умирала от усталости после бессонной ночи.

И снова Никколо будто прочел ее мысли – он лишь время от времени произносил вслух названия деревенек, мимо которых они проезжали, и больше не тревожил девушку разговорами. Путешествие можно было бы даже считать приятным, если бы не каменистая дорога, усеянная колдобинами, на которых повозку так трясло, что не прошло и часа, а Нине уже казалось, будто все ее тело превратилось в один огромный синяк. Вдобавок утреннее солнце пекло безжалостно, и когда в полдень они остановились напоить мула и немного подкрепиться, у нее раскалывалась голова.

Нина и Никколо, усевшись под серебристой кроной оливы, пообедали хлебом с сыром и колбасой – припасами, которыми их снабдила София, – после чего молодой человек наполнил до краев жестяную кружку водой из бочонка и протянул ей:

– Вот, выпей всю кружку, это немного умерит головную боль. Скверно себя чувствуешь, да?

– Как ты догадался?

– Ты уже битый час массируешь виски. Скажи, если станет хуже.

Вторая половина дня выдалась не намного приятнее – километр за километром дорога стелилась под палящим солнцем, а мул все замедлял и замедлял поступь, так что под конец они уже едва тащились. Тогда Никколо спрыгнул с повозки и, шагая рядом, принялся тянуть Красавчика за уздечку – это немного прибавило им скорости, но все равно часы шли медленно, как дни.

Когда Нине уже казалось, что она не может больше терпеть, Никколо направил Красавчика под арку в невысокой каменной ограде, стоявшей вдоль обочины дороги.

– Приехали.

Повозка остановилась во дворе деревенского домика с белеными стенами. Его единственная дверь была распахнута навстречу последним лучам заходящего солнца. Старый пес, дремавший под скамьей у входа, приоткрыл один глаз, окинул взглядом новоприбывших и, хлопнув по земле хвостом в знак признания, снова заснул.

– Нико? Это ты? – донесся из домика голос.

– Да, тетя Элиза, мы здесь! – отозвался он.

Тотчас к ним, раскинув руки, устремилась тетушка Никколо. Не прошло и нескольких мгновений, как Нина уже стояла на земле, была звонко расцелована в обе щеки и заключена в крепкие объятия.

– Радость-то какая! Поздравляю от души вас обоих! Что бы там кто ни говорил, я всегда знала, что тебе сам бог велел создать собственную семью, Нико. Ничуточки я в этом не сомневалась, и будь твоя бедная матушка сейчас жива, она бы со мной согласилась, правда ведь? – Не дожидаясь ответа, женщина потянула Нину в дом и усадила ее во главе стола, на котором уже был накрыт ранний ужин.

– Могу поспорить, вы оба проголодались, и миска моего лучшего супа – как раз то, что вам сейчас надо, да с хлебушком, который я только утром испекла, да со стаканчиком вина. Суп не слишком горячий, нет? Тогда ешьте, ешьте скорей.

До первой ложки Нина и не представляла, насколько она голодна. И суп, и хлеб оказались восхитительными, а вино слегка уняло тревогу. Нина, не пытаясь принять участие в застольной беседе, просто ела и слушала Никколо, который ловко уходил от тетиных вопросов о том, где он встретил свою невесту и как ухаживал за ней.

– Потом как-нибудь, тетя Элиза. Лучше пусть Нина сама расскажет вам эту историю, когда немножко придет в себя после долгого пути.

Мало-помалу Нина расслабилась и даже начала чувствовать себя уютно на этой непривычной кухне тети Элизы. А потом Никколо, отодвинувшись от стола, сказал, что они с Ниной очень устали и пора бы им идти спать.

Он протянул Нине руку, и она последовала за ним во двор. Никколо показал ей уборную, где вместо туалетной бумаги были нарезанные листы газеты. Затем она стояла и ждала, когда он тоже сходит в туалет. Они вернулись обратно в дом, вымыли руки в раковине на кухне, и Никколо закинул на плечо ее рюкзак, а она постаралась не упасть в обморок от ужасной неловкости прямо на безупречно чистый кухонный пол тетушки Элизы.

Никколо привел Нину в маленькую спальню под самой крышей. Ставни здесь были закрыты и не пропускали последние лучи вечернего солнца, а фонарь, который он принес с собой, не мог разогнать густые тени, но даже в этом полумраке Нине удалось разглядеть, что в комнатке безукоризненно чисто и обставлена она очень скромно. Большую часть пространства здесь занимала низкая кровать – на самодельной деревянной раме лежал матрас, который со стороны казался еще жестче и ухабистей, чем раздолбанная брусчатка во дворе. Зато постельное белье было свежим и белоснежным, а сверху красовалось покрывало, расшитое желтыми маргаритками.

Одна кровать. В этой комнате была только одна кровать.

Воцарилась напряженная тишина, а затем Никколо кашлянул, прочищая горло, и поставил фонарь на столик:

– Можно я возьму одну подушку?

Нина молча протянула то, что он попросил, и Никколо лег на пол спиной к ней, подложив подушку под голову.

– Ну нельзя же так спать! – запротестовала Нина. – Все равно что на голых камнях…

– Мне доводилось спать и на камнях. Здесь гораздо удобнее, я отлично высплюсь. А ты можешь переодеться. Погаси фонарь, когда закончишь.

Через полминуты, в течение которых девушка успела разве что моргнуть, он снова откашлялся.

– Нина, нам