непознаваемости вещей в себе, либо субъективизм, для которого знаки есть только внутрилогическая или внутрипсихологическая игра понятий, не имеющих никакой объективной направленности, либо учение Канта об идеях, которые хотя и необходимы для полноты знания, но не доказуемы и противоречивы ввиду отсутствия для них такого же объективно-реального предмета. Таким образом, отрицание аксиомы II является не таким уж невинным. Под этим последним кроется определенного рода абстрактная метафизика, которая вовсе не для всех обязательна, а особенно для автора настоящей статьи.

Аксиома III. Всякий знак функционирует как акт обозначения для чего-нибудь обозначаемого и уж тем более для всякого означаемого.

Казалось бы, какая простая вещь то, что знак нечто обозначает и что для знака необходим тот внезнаковый предмет, который им обозначается. И все же идут бесконечные споры о том, что это за внезнаковый предмет, каковы его свойства, да и существует ли он вообще. Может быть, для понятия знака достаточно только мысленного предмета и более никаких других внемысленных объектов даже и не требуется? Именно для отмежевания от подобной субъективной метафизики, которая стремится свести язык к субъективному кружению понятий, а логику – только к языку, для избежания именно такого рода метафизики мы и ввели первые аксиомы I, II, III. Ясно также и то, что без этих трех первичных аксиом не может обойтись даже самая оголтелая абстрактная метафизика, потому что ведь и она тоже нечто произносит, нечто означает или обозначает и всегда имеет какой-то предмет обозначения, пусть хотя бы самый извращенный.

Однако кроме этих трех первичных аксиом общей информации необходимо сформулировать еще по крайней мере три аксиомы в системе общей информации.

Аксиома IV. Всякий знак предполагает для себя того или иного внезнакового, но вполне специфического носителя.

Не будем удивляться кажущейся очевидности и этой аксиомы. В действительности же здесь кроется вполне определенный и притом необходимый предмет для размышления.

Прежде всего знаки могут создаваться не только одним нашим артикуляционным аппаратом. Когда раздается звук торжественного салюта, ведь это тоже нечто значит. Но где же тут человеческая артикуляция?

Однако аксиома о внезнаковом носителе языка имеет гораздо более широкое, более глубокое и специфическое значение. Может ли знак языка быть знаком, если его носитель, его, так сказать, субстанция только и сводится к нему же самому? Представим себе, что на свете существует только один белый цвет, что все предметы и вещи, все существа и люди, все растения и животные, все человеческие изделия, наконец, вся земля, все реки и все небо обладают только одним цветом – белым; представим себе, что нет серого, который близок к белому цвету, и нет серого, который близок к черному цвету, и уж тем более нет никаких хроматических цветов. В обстановке такой всеобщей и постоянной белизны могли бы мы иметь представление о белом цвете или других цветах, да и вообще о цвете? Если что-нибудь существует, то оно чем-нибудь отличается от другого, а если оно ничем не отличается ни от чего другого, то оно не имеет и никаких свойств или качеств, и можно ли будет в таком случае говорить о его существовании вообще? Ведь придется говорить о том, что не имеет никаких свойств и, следовательно, о том, о чем мы ничего не знаем. Человеческая речь должна быть прежде всего сама собой. А для этого она должна чем-нибудь отличаться от всего другого, так как иначе она не будет иметь никаких свойств или качеств, т.е. не будет сама собой.

Речевой знак получает свою специфику лишь в том случае, если при нем имеется тот или иной, но уже внезнаковый носитель. Артикуляционный аппарат человеческой речи как раз и является этим внезнаковым носителем человеческих речевых знаков. Шлепанье губами, двиганье языком и т.п., взятые сами по себе, вовсе не человеческая речь. Ведь все это есть и у животных, вовсе не обладающих способностью к человеческому речевому общению.

Другими словами, отсутствие в знаке его внезнакового носителя лишило бы язык возможности вообще быть человеческим языком. Внезнаковый носитель языка, отличный от знака как такового, лишил бы его возможности быть носителем разной степени его знаковости, как и существование всего мира в условиях однородной и лишенной всяких различий абсолютной белизны лишило бы этот мир не только обладания разными цветами и красками, но и цветом вообще. Следовательно, справедлива аксиома, требующая для всякого знака обязательно также и носителя этого знака, вполне определенного, вполне специфического, но обязательно внеязыкового.

Аксиома V. Всякое обозначение требует для себя своего собственного и специфического, а главное, своего собственного внезнакового носителя.

Эта аксиома едва ли требует особых разъяснений. Всякий физик знает, что не только человеческая речь, но и всякий вообще звук приводит в движение воздушную среду. Взятые сами по себе эти воздушные волны вовсе ничего не обозначают, кроме самих себя. Ни к человеку, ни тем более к человеческому языку это явление может не иметь никакого отношения. Это – физика или в крайнем случае физиология. Но ведь произнося слова, общаясь с другими людьми, мы не только не думаем о воздушных волнах, вызываемых нашей речью, но можем ничего не знать об их существовании. Человек, не изучавший физики, акустики или физиологии, ничего и не знает о существовании этих воздушных волн, тем не менее он говорит по-человечески. Значит, существует внезвуковой, внеязычный, внезнаковый носитель знака. Знаки не могут существовать без этой внезнаковой материальной стихии.

Аксиома VI. Всякий обозначаемый и уже тем самым всякий означаемый предмет необходимо требует для себя своего собственного и специфического, а главное, своего собственного внезнакового носителя.

Мы нечто обозначаем. Существует ли это нечто? Во всяком случае и при любых предположениях оно обязательно существует. Иначе, что же именно мы тогда обозначаем? Существуют предметы, пока нами не обозначенные и даже не опознанные. Но можно ли сказать, что их существование проявляется только в связи с нашим обозначением и находится в какой-то зависимости от него? Пусть пока мы не знаем средней температуры Марса, значит ли это, что на Марсе нет вовсе никакой температуры? Что-нибудь утверждать вовсе не значит создавать объект утверждения. Факты не возникают в зависимости от наших исследований, предметы существуют не по причине того, что мы их сознаем. До недавнего времени мы, например, не знали, какова обратная поверхность Луны. А теперь