— Доктор Спаситель? Вы дома? Нет? Жаль. Это Габен. Хочу вас повидать… Ну да ладно.

Клик.

Сент-Ив сел и стал просматривать еженедельник, ища просвет, чтобы принять сына мадам Пупар. Дверной молоток в виде кулака трижды постучал в дверь. 8:25.

— Точность — вежливость королей, — заметил про себя Сент-Ив.

Мадам Куртуа, женщина по натуре деликатная, сразу почувствовала, что психолог не одобрил ее ранний приход.

— У меня через час уже смена, — извинилась она.

Она работала сиделкой в больнице Флёри. Мать-одиночка, сына зовут Сирил, ему девять лет. Две недели тому назад она пришла посоветоваться по банальному поводу: Сирил пи´сал ночью в постель, и это крайне травмировало его маму. Она сказала, что перепробовала все: поощряла конфетами, наказывала, будила ночью, не давала пить вечером. Попробовала даже лекарство, которое задерживает мочеиспускание, но его нельзя принимать долго. Пока она подробно рассказывала о неприятностях сына, тот, казалось, отсутствовал: не смущался и не стыдился. Только был очень грустный. Сент-Ив сказал Сирилу, что он ничуть не виноват — ведь он писает в постель, когда спит, — и что наверняка такое бывает и с другими ребятами из его класса.

Когда мать с сыном уселись на кушетку напротив доктора, он спросил, как прошли эти две недели.

Сирил, худенький мальчик, смотрел куда-то в сторону, и Сент-Ив напрасно старался поймать его взгляд.

— Ты заполнял календарик, который я дал тебе в прошлый раз?

Сирил поерзал на стуле и вытащил из кармана курточки сложенный в восемь раз листочек. Сент-Ив попросил его на прошлом сеансе рисовать солнышко, когда он не писал в постель, и зонтик, если… случится сбой. Так они решили наблюдать за улучшением.

— Что ж, посмотрим, — сказал Сент-Ив и прибавил вполголоса: — Зонтик у нас во вторник, в среду, в субботу и воскресенье. А на следующей неделе — только во вторник и пятницу, а выходные солнечные.

— Он ночевал у моей сестры, она подкладывала ему пеленку, но все обошлось.

— Наберемся терпения, — обратился Сент-Ив не столько к мальчику, сколько к матери. — Система контроля за мочеиспусканием по мере взросления налаживается.

Но мадам Куртуа больше не могла выносить всех этих стирок, вони с утра пораньше, а теперь еще и постоянных замечаний ее нового друга. «С ним надо построже», — сказал он ей. Сент-Ив прекрасно понял, что мадам Куртуа требует от него быстрейшего излечения Сирила, и почувствовал подспудное раздражение. Мы излечиваем себя сами. Никто не может излечить нас как по волшебству. Слово «волшебство», мелькнувшее у него в мозгу, вызвало картинку: малыш лет трех-четырех стоит голышом в хижине старухи негритянки. Она раскалила на жаровне кирпич, потом взяла его голыми руками, так, будто совсем не чувствовала боли, и бросила на земляной пол у ног перепуганного Спасителя. Потом взяла двумя пальцами его писюльку и стала приговаривать «пись-пись», чтобы он пописал на дымящийся кирпич. Так лечила ночной энурез Манман Бобуа, известная на весь Сент-Анн колдунья.

— Я очень терпеливая, поверьте, — заговорила мадам Куртуа. — До шести лет Сирила я вообще ни о чем не беспокоилась. Но в последнее время, когда все возобновилось…

Сент-Ив нахмурился. Что? Что? Он не ослышался?

— Возобновилось? Значит, какое-то время этого не было?

— Ну да, два года не было. А вы не знали?

— Вы сказали мне, что Сирил похож на вашего брата, который покончил с мокрой постелью в тринадцать лет.

— Не вижу, что это меняет? — поджала губы мадам Куртуа.

Сент-Ив повернулся к Сирилу, который теперь прислушивался к их разговору гораздо внимательнее, чем раньше.

— Ты помнишь, когда снова начал писать в постель?

— Не помню, — отвечал, сгорбившись, Сирил.

— Как это не помнишь? — с раздражением спросила мадам Куртуа. — Когда мы вернулись после отпуска. С начала сентября, так мне кажется.

Сент-Ив поинтересовался, как мать с сыном провели отпуск. Вроде ничего особенного. Поехали к сестре, она сняла на август маленький домик неподалеку от Руайана, Сирил записался в детский клуб «Микки» на пляже, весело проводил время.

Сент-Ив попробовал подойти с другой стороны. Поинтересовался: что было в школе в начале года? Не слишком ли строгой была учительница? Может, кто из ребят приставал к нему или дразнил?

— Нет, нет, — повторял мальчик, опустив голову.

Сеанс закончился, мадам Куртуа спешила на работу. Сент-Ив чувствовал: что-то очень важное от него ускользает, — но пока вынужден был ограничиться тем, что снова вручил мальчику календарик и стал прикидывать, когда назначить новую встречу.

— Опять через две недели? — спросила мадам Куртуа.

И тут Сент-Ив увидел глаза Сирила, они молили о помощи.

— А не могли бы вы прийти в четверг? — спросил он.

Спаситель проводил мать с сыном до входной двери. Он это делал всегда, когда надеялся, что в последнюю минуту еще что-то откроется. На крыльце Сирил едва не столкнулся с очередной пациенткой, которая уже взялась за дверной молоток.

— Кто это тут толкается? — недовольно спросила она.

Мадам Угно, дама лет пятидесяти, служащая мэрии Сен-Жан-ле-Блан, вот уже второй месяц приходила к психологу, и Сент-Ив никак не мог понять, что же ей все-таки от него нужно.

— Прошлой ночью глаз не сомкнула, — начала мадам Угно, даже не поздоровавшись. — Был такой ветер! Вы заметили, доктор?

— Гм-м-м, — промычал в ответ Сент-Ив, с трудом подавив зевок.

После получаса пустых разговоров о невестке мадам Угно и жалоб на начальника мадам Угно Сент-Ив назначил ей новый сеанс на четверг, надеясь, что она наконец-то признается: «Я заморозила мужа в холодильнике».

На протяжении всего дня Сент-Ива не оставляла мысль о Габене, но свободной минутки позвонить ему пока не нашлось. Он тратил примерно по 45 минут на пациента, и «окон» у него не было. Спаситель с удовольствием отмечал, что цвет его кожи никак не влияет на поток пациентов. И понятия не имел, что порой говорится у него за спиной: хоть черный, но психолог хороший. А сам он не раз себя спрашивал: уж не помогает ли ему имя? Мадам Угно и мадам Пупар даже называли его «доктор Спаситель».

В 18:10 семейство Оганёр с подругами заполонило приемную. Пять минут спустя цветник блондинок расцвел в кабинете Сент-Ива: три сестры, их мама и ее подруга и еще подруга месье Оганёра, которую поначалу Сент-Ив принял за его старшую дочь, к ее большому неудовольствию. Сент-Ив принес еще три стула, и на них разместились три сестры: Люсиль шестнадцати лет, Марион четырнадцати и Элоди пяти, зрители эротико-сентиментальной драмы, которую разыгрывали их родители. Николя Оганёр, пухлый, круглолицый, с небольшим носиком и редкими волосами, был похож на младенца, который вырос до размеров взрослого и сам этому крайне удивился. Он сел в кресло, и к нему на колени уселась его подружка Милена, небрежно одетая прыщавая девица. Она сидела, сгорбившись и держа ноги носками внутрь. На кушетку уселись бывшая мадам Оганёр и ее подруга, тесно прижавшись друг к другу, словно притянутые невидимым магнитом. Марион, не желая на них смотреть, с головой ушла в чтение и отправку эсэмэсок. Элоди встала за спинку стула и начала играть в «ку-ку».