трудностей? Трудности большие, трудности малые. В детстве я любила смотреть на людей в автобусе и представлять, о чём они думают: наверное, об очень интересных вещах. А потом поняла, что нет в их головах ничего особенного. Ничегошеньки. Продукты дорогие, зарплата не скоро, насморк-кашель, дети хамят, он наорал, она обидела…

– Ма с отцом собачатся, – зачем-то говорю Джиму. – Он детей больше не хочет, а она беременная.

– Ух ты! Поздравляю!

– С чем?

– С братом. Или с сестрой. Это же классно.

– Да ну, с младенцами геморрой один.

– А я очень хотел кого-то, но мои не могут, – Джим и сейчас не жалуется, а просто рассказывает. – Мама долго проверялась и пыталась лечиться. И папа тоже надеялся. А как поверили, что выхода нет, обрушили на меня все свои родительские инстинкты. Они уже раз пять могли развестись, если бы не я. Так что надо соответствовать. Поеду в Москву, поступлю, пусть радуются. А у тебя – свобода. И знаешь, дети прикольные, тебе понравится.

– Мне уже не нравится, – я в этом не уверена, но проверять не хочу. – Надоело всё. Вот бы сбежать куда-нибудь, хоть на Северный полюс. Закопаться в сугроб и сдохнуть.

Джим смотрит на меня, как на маленькую. Свысока, насмешливо, но по-доброму. Тянет руку и отводит чёлку с глаз. Пальцы у него осторожные, ласковые. А я упираюсь спиной в стойку и не могу отвести взгляд от его лица. И салон автобуса становится вакуумной упаковкой: из него медленно уходит воздух, пространство сжимается, и нас с Джимом всё сильнее сдавливает и тащит друг к другу. Я вдруг понимаю, что он меня поцелует. Губы немеют от страха и предвкушения. А потом? Что мы станем делать потом, о чём говорить? Ведь если что-то пойдёт не так, это не исправить, не отмотать назад.

– Моя остановка, – выдыхаю я и, не дожидаясь ответа, спасаюсь бегством.

Джим не выходит за мной.

Надо было отдать ему шарф.

Надо было остаться.

Надо было… как же всё это сложно!

18

В прихожей истоптанный, загаженный пол, в кухне – свинарник. Значит, Ма прислушалась к моему совету и позвонила Инусику, а та, судя по грязным тарелкам, привела с собой ещё парочку прожорливых тёток. Бутылки, рюмки, стаканы, измазанные по краю алой помадой. Апельсиновая кожура, огрызки, ошмётки, коробка из-под пиццы, распотрошённая курица гриль, окурки. Горы окурков. Что она творит, она ведь в положении! Хотя какое мне дело? И разгребать эту помойку я не стану, даже близко не подойду. Хорошо, проветрить додумались, но всё равно пованивает и холод собачий.

Ма нахожу в гостиной. Она в утреннем халате, непричёсанная – видать, сильно страдает. Свернулась на диване перед телевизором. Кулак под щекой, глаза закрыты. А на экране негромко жужжат американские толстухи – выбирают свадебное платье в дорогом салоне. Ма часто мотает эти идиотские шоу по кабельному. Реалити про свадьбы, детские конкурсы красоты, пластические операции и прочую забугорную туфту. Обычно мне это без разницы, но сейчас бесит. Фальшивая правда. Такая же, как Ма, Инусик и все их подружки.

Тихонько присаживаюсь на подлокотник кресла, беру пульт и листаю каналы. Вспыхивают и гаснут картинки, сливаются в несъедобный винегрет. Фигня, фигня, фигня. Останавливаюсь на японской мультяшке и подвисаю. «Лунная призма, дай мне силу!» – голосит девица в матросском костюмчике и превращается в супергероиню.

…А если бы он меня поцеловал? Стоп!

– Пришла? – глухо спрашивает Ма.

– Пришла.

– А он?

– Нет.

Она садится, пытается пригладить жёсткие немытые лохмы, трёт глаза. Дёргает шнурок бра и морщится, словно от боли. Лампочка слабая, но её тусклого жёлтого света достаточно, чтобы явить миру отёки под глазами Ма. Она выглядит так, будто её жевал великан. Пожевал и выплюнул.

– Я не спала.

Молчу. Смотрю в экран. Японочка перекинулась в фею, обзавелась магическими способностями и сражается с демоном. Я на его стороне – больно хорош, хоть и женоподобен, как все парни в анимешках. Но героиня, конечно, победит.

– Я не спала, – повторяет Ма. – Я ему звонила. Телефон включён, но трубку не берёт. И рабочий не отвечает. Хотя для рабочего поздно уже, да?

Она держит паузу, ожидая моей реакции, но зря.

– Я звонила в больницы. И в морги.

– Зачем? – так и есть, демону недолго осталось.

– Потому что волнуюсь, – всхлипывает Ма. – Он же за рулём. Да и мало ли что может случиться.

«Вон сколько бандюганов на дорогах развелось, выйдешь из машины пописать, тюкнут по голове – и всё», – всплывает в голове бабушкина истерика. Та, которая случилась с ней, когда отец и Ма про меня забыли. Года три назад. Оставили с бабушкой на пару дней и пропали на неделю. Бабушка – женщина добрая, но психованная. И если разойдётся, то не остановишь: «Лежат твои папка с мамкой в канаве на обочине, а нам и похоронить некого!» Я их оплакивала тогда. По-настоящему. Чуть не умерла от горя. А они ничего, прикатили – весёлые, здоровые и полные сил. «Ой, да хватит уже! – только и сказала Ма. – Устроили трагедию». И мне захотелось её ударить.

– И что там, в моргах? – поворачиваюсь и смотрю на Ма в упор.

Она не отвечает сразу. Часто моргает, комкает поясок халата, а потом просит:

– Позвони его бывшей. Я не могу. Я тебя очень прошу, пожалуйста.

– И что я ей скажу?

– Разведай аккуратно, вдруг он у неё был? Или она знает, где искать.

– Слушай, какая разница? Ты уже всех достала своей ревностью.

– При чём тут ревность?!. Я с ума сойду. Свихнусь, понимаешь? Постоянно всякая жуть в голову лезет. Что его убили, или сердечный приступ, или авария. Позвони.

Мы словно поменялись местами. Она хлюпает носом, цепляется за меня слабыми ручонками, а я большая и сильная. Как решу, так и будет.

– Хорошо, – вздыхаю. – Только переоденусь.

Не хочу звонить отцовской бывшей. Нет, она мне ничего плохого не сделала, мы и не знакомы толком. У неё сыновья, внуки, наша семья побоку. Так, поздравляет с днём рождения, с отцом вроде не враждует. Нормальная тётка. И всё-таки неприятно думать, что из-за моего звонка она поймёт про отца и Ма, про их разлад. Поэтому оттягиваю разговор.

Или хочу помучить Ма? Поди разберись.

А деваться всё равно некуда.

Вот они мы, сидим на диване рядышком, как две девочки, которые собрались позвонить симпатичному мальчику. Волнуемся. Ма стиснула руки на коленях, я листаю телефонную книжку. Ага.

– Громкую связь включи, – шепчет Ма.

Гудки, гудки, гудки.

– Кажется, нет нико…

– Алло?

– Здрасте! – бодро рявкаю я.

Голос у отцовской