– Отвечай же.

– Да нет. Призраков не бывает. А ты что, их боишься?

– Не знаю. Может, и так.

– Ты же сильная женщина. Чудно как-то, откуда у тебя такой страх?

– Это не страх. Даже не знаю, как это объяснить.

Он нежно обнял меня и сказал:

– Тебе нечего бояться.

Той ночью мы страстно любили друг друга. Потом муж уснул. А я в тревоге все ворочалась.

Я никогда не знала, когда ее ждать. Обычно она являлась по вечерам, когда я стряпала, и давала мне неправильные советы. В рыбу и мясо частенько попадали пряди волос, зола или дохлые ящерицы. А однажды, собравшись проветрить матрас и стряхнуть с него муравьев, я обнаружила, что он весь осыпан сахаром.

И тогда я сказала:

– Пишима, зачем ты все это вытворяешь?

– А почему бы нет? Разве я была здесь счастлива?

– Как я слыхала, тебя считали главой семьи.

– Чепуха! Они нянчились со мной из-за шкатулки с драгоценностями. И держали здесь из-за золота. Иначе от меня бы давно избавились.

– А сейчас-то что тебе нужно, Пишима?

– Я желаю, чтоб умер твой муженек, чтоб у тебя не было детей и чтоб ты стала вдовой. А потом и сама умерла. Хочу, чтоб все умерли. И пусть мир провалится в тартарары. Пусть каждый дом займется огнем.

– О-о-о!

– Что, противно слышать? А что плохого в смерти, о-о-о? Вот станешь такой, как я, тогда поймешь – не видать тебе счастья, покуда мир не обратится в прах.

Прошло два месяца, а муж мой не умер.

Однажды Пишима спросила из темноты, где таилась:

– Так каково оно, ну, это?…

– Что это? – удивилась я.

– Не прикидывайся, будто не понимаешь. То, чем ты занимаешься со своим муженьком, что же еще?

– Как тебе не совестно, Пишима!

– А мне наплевать, тоже мне, скромняга выискалась! Что тут такого? Я вышла замуж в семь лет, а в двенадцать овдовела. Плоть моя только-только начала пробуждаться, а мне уже коротко остригли волосы и давали всего лишь одну плошку риса в день, а на Экадаши[6] меня и вовсе заставляли поститься. Почем тебе знать, через что я прошла? Так каково же это?…

– Это приятно.

– Чтоб тебя, сучка ты эдакая! Всем известно, что это приятно. Расскажи подробнее.

– Неудобно как-то, Пишима.

– Тогда умри! Умри, умри, умри, умри! Прямо сейчас!

– О-о-о! Да что такое ты говоришь?

– Что хочу, то и говорю.

Мы катились в нищету. Деньги у нас заканчивались. А издержки росли. Как-то раз муж сказал:

– Ты была права. Надо что-то делать. Только что?

– Почему бы тебе не заняться предпринимательством?

– Мне, завзятому сибариту, стать лавочником?

– Что же тут зазорного? Нужда и не на такое может толкнуть.

– А где мне взять денег?

– Я же получила целую кучу драгоценностей в подарок на свадьбу. От твоей родни. Пишима подарила мне ожерелье, которое стоит по крайней мере десять бхори. А еще у меня есть парочка браслетов ценой не меньше пяти бхори. И колечко с бриллиантом.

– И что ты предлагаешь? Хочешь, чтоб я все это продал?

– Нет, зачем тебе связываться? Я сама продам и деньги отдам тебе.

– А себе что оставишь?

– Тебя и оставлю.

Тем же вечером Пишима явилась опять.

– Стало быть, ты продала ожерелье, что я тебе подарила.

– Да, Пишима.

– Как ты посмела? Помрешь за это от проказы!

– Я продала его как раз потому, что не хотела помереть.

– Помнишь, что я сделала с БароБуди?

– Помню.

– Прикажешь сделать то же самое и с тобой?

– Не надо, Пишима. Прости меня! У нас не было выхода. Никто не станет продавать золото, когда есть другой выход.

– Ты, плутовка эдакая, на все способна. И жалею я тебя только потому, что ты вроде как замужем.

– Вроде как замужем? Как это?

– Не стань я вдовой еще девчонкой, я бы всем показала, как надобно заботиться о своем муже. Но мой уже был наполовину старик, когда женился на мне. А тут еще болезнь легких. Вот он и помер.

– А что бы ты сделала, будь он живой?

Пишима неохотно сказала:

– Много чего. Я одаривала бы его любовью, ну прямо как ты. Опекала бы каждый божий день.

Я улыбнулась.

Тут она сказала:

– Когда я выходила замуж, золотой бхори стоил двадцать рупий. А сколько он стоит сейчас?

– Тысячу.

– Что?! Да ты ведьма! Как ты сможешь проглотить такую кучу деньжищ? А известно ли тебе, что на золоте лежит проклятье? Ваша лавка прогорит. Как ты собираешься обратить отпрыска этой семейки в лавочника? Тебя зароют на помойке в аду. И родишь ты мертвого младенца, попомни мое слово.

На сердце у меня стало неспокойно. Муж мой обзавелся лавкой – выложил за нее несколько тысяч рупий. На то, чтобы привести ее в порядок, ушла целая куча денег. А когда с этим было покончено, нам не хватило средств, чтобы закупить товары. Но мужу все же удалось раздобыть некоторую сумму, и он взялся за дело. Вот только опыта ему недоставало – он путался в отчетности и не умел учтиво общаться с покупателями, потому как считал это ниже своего великородного достоинства. В довершение всего друзья и знакомые покупали у него все в кредит. Он нанял помощника, но через месяц тот сбежал, прихватив с собой кое-какие деньги и дюжину шелковых сари.

В полном отчаянии муж сказал мне:

– Так больше продолжаться не может. Я законченный неудачник.

Но я не теряла надежды. Несмотря на глубокое отчаяние, несмотря на огромные убытки, я знала: у меня есть драгоценности Пишимы на несколько тысяч бхори золотом. В крайнем случае можно будет их продать. Словом, как-нибудь выкрутимся.

– В любом деле всегда бывают то взлеты, то падения, – говорила ему я. – Не бойся, ведь я с тобой.

– Тебе пришлось продать свои любимые украшения.

– Ты мое самое любимое украшение!

Муж мой был человек серьезный. Немного помолчав, он сказал:

– За все эти годы никто не говорил мне ничего подобного. Я просто диву даюсь, и за что ты меня так любишь? Ведь я никчемное существо. Мне только сейчас стало ясно, что я полное ничтожество, ни на что не годное.