– Знаю, – кивнула Рита. – Жаль, что ты вбила себе в голову, будто хочешь уехать отсюда. Я же вижу, ты не такая, как кажешься.

Элизабет нахмурилась.

– Таков мой план. Если я буду хорошо себя вести, то не попаду домой.

– Ладно. Захочешь пообщаться – заглядывай в любое время.

Девочки уже подошли к школьным воротам.

– И ещё, Элизабет… – прибавила Рита. – Не ходи больше в деревню одна, хорошо?

Элизабет чуть не включила «вредную девчонку», но вовремя остановилась. Это было бы слишком.

– Не волнуйся, я тебя не подведу, – пообещала она и подумала, что теперь ей будет сложнее осуществить свой план.

– Вот и отлично! – рассмеялась Рита.

И девочки разошлись каждая по своим делам.

В коридоре Элизабет натолкнулась на Нору.

– Ты что, ходила в деревню?

– Да.

– С кем?

– Одна, – честно призналась Элизабет.

– В таком случае я доложу об этом на следующем собрании.

– Ну и пожалуйста, мне всё равно, – невозмутимо ответила Элизабет.

– Посмотрим, как тебе будет всё равно! – пригрозила Нора.

Элизабет молча развернулась и пошла в комнату отдыха, где почти никого не было. Там она поставила спокойную музыку и пересмотрела пластинки. Интересно, сколько может стоить «Морская пьеса»? Да какая разница, если денег всё равно нет. Чёртова школа!

В комнату вошла Джоан Таунсенд, и никто даже не обернулся. Её давно прозвали Мышкой, и порой кто-нибудь мог в шутку спросить, где она прячет свой сыр. Элизабет присмотрелась к Джоан, вспоминая свой разговор с Ритой.

– Вечернюю почту уже доставили? – спросила Джоан у ребят.

– Да, – ответила Хелен. – Для тебя ничего нет.

«Бедняжка, всё надеется на весточку от мамы или папы, – подумала Элизабет. – Мне вот мама часто пишет, и даже мисс Скотт прислала две открытки. Но я не помню, чтобы Джоан получила хотя бы одно письмо».

Она хотела заговорить с Джоан, но прозвенел звонок на ужин. Элизабет решила сесть рядом с Джоан, но место уже было занято. Девочка сидела, уткнувшись в тарелку, и почти ничего не ела.

После ужина намечался концерт в музыкальном классе. Элизабет всё-таки решилась заговорить с Джоан:

– Пойдём послушаем выступление мистера Льюиса. Сегодня он исполнит замечательную пьесу. Я знаю эту пьесу, потому что моя мама часто играет её дома.

Но Джоан отказалась, сославшись на то, что ей нужно написать письмо. Она скрылась в комнате отдыха, а Элизабет потрясённо уставилась ей вслед: неужели на свои бесконечные письма она не получила ни одного ответа? Элизабет предупредила мистера Льюиса, что сейчас вернётся, и поспешила к Джоан. Та сидела за столом, уронив руки на стол, и плакала. У Элизабет сжалось сердце. Она подошла к ней поближе, Джоан вздрогнула и мгновенно вытерла слёзы.

– Ты что, шпионишь за мной? Ты чудовище! Только и делаешь, что отравляешь людям жизнь!

– Джоан, я только хотела…

Но Джоан зло пресекла её:

– Я знаю, что ты хотела! Ты хотела увидеть, как я плачу, чтобы было над чем посмеяться! Уже надоело доставать учителей?! Теперь за меня возьмёшься?

– Джоан! Я не за этим пришла, что ты! – взмолилась Элизабет. Ненависть в голосе Джоан пробрала её до глубины души. – На самом деле я просто хочу дружить с тобой.

– Ну уж нет! – В минуту отчаяния Джоан даже проявила характер. – Чтобы я стала дружить с такой, как ты? Уходи.

Элизабет отступила. Она была в полном смятении. Как убедить Джоан, что она не такое уж и чудовище?

Мистер Льюис играл в этот вечер просто великолепно, но Элизабет была сама не своя. Первый раз за всё пребывание в Уайтлифе она думала о ком-то другом кроме себя. Перед глазами стояло печальное заплаканное лицо Джоан.

«Если б она меня выслушала, – думала Элизабет. – Рита ведь неспроста ко мне обратилась. Значит, я могу ей помочь!»

Вечером такая возможность представилась. Когда все легли спать и сама Элизабет почти уснула, она вдруг услышала, как Джоан тихо плачет под одеялом. Элизабет тут же вскочила, зная, что её могут отругать, но ей было наплевать. Она поможет Джоан, даже если та будет упираться.

Прошмыгнув мимо Норы и Белинды, Элизабет отодвинула занавеску и присела к Джоан на кровать. Та сразу же притихла и лежала не шевелясь.

– Джоан, это я, Элизабет, – прошептала Элизабет. – Тебе грустно?

– Уходи, – прошипела Джоан.

– Нет, не уйду. У меня сердце разрывается, когда ты лежишь тут одна и плачешь. Ты скучаешь по дому?

– Отстань, – сказала Джоан и снова тихонько заплакала.

– Послушай, – совсем тихо произнесла Элизабет, – я тоже чувствую себя здесь несчастной. Дома я так ужасно себя вела, что от меня сбегали все гувернантки, и маме пришлось отправить меня сюда. Но я очень её люблю, и мне обидно, что со мной так обошлись. А ещё я скучаю по своей собаке, по своему пони и даже по канарейке. Поэтому я очень хорошо понимаю твои чувства.

И тут до Джоан дошло, почему Элизабет выкидывает такие номера: она просто скучает по дому.

– Джоан, я хочу понять, что с тобой происходит, – попросила Элизабет. – И, поверь мне, я не буду смеяться.

– Да ничего такого не происходит, – ответила Джоан, вытирая слёзы. – Просто мне кажется, что мама с папой меня не любят. Они никогда не приезжают в Уайтлиф, даже на мой день рождения. А ведь он совсем скоро. Но всё будет, как всегда. Мне не пришлют ни подарка, ни хотя бы маленького тортика. В школе об этом знают, и меня это убивает.

– Ах, бедненькая! – Элизабет тихонько сжала руку девочки. – А я, а я… Мама исполняла все мои прихоти, а я вела себя как последняя свинья. Вот тебе не досталось даже самой малости, и мне теперь стыдно. Я не ценила того, что имела.

– Ещё бы не стыдно. – Джоан села в кровати и придвинулась к Элизабет. – Ты даже не понимаешь своего счастья! Если б моя мама писала мне хотя бы раз в десять дней! Тебе вон каждый день приходят письма и открытки – знаешь, как я тебе завидую?

– Пожалуйста, не надо, – сказала Элизабет и сама расплакалась. – Я бы с радостью разделила своё счастье на двоих, правда.

– Знаешь, не такое уж ты и чудовище, как про тебя говорят, – вздохнула Джоан.

– Нет, я скорее плохая, чем хорошая, да ещё подливаю масла в огонь. Это чтобы меня выгнали.

– Зачем? Ведь твоя мама расстроится, – покачала головой Джоан. – Элизабет, ты такая странная: из-за тебя вся школа стоит на ушах! Я вот хочу, чтобы мама мной гордилась, но ей всё равно. Ты же устраиваешь незнамо что, а твоя мама всё равно будет любить тебя. Разве это справедливо?