Я не могла нести ее после того, как она умерла. Но я не могла найти для нее гроба; никаких гробов нигде не осталось. Не в силах выдержать этого больше. Я обернула ее и положила в глубокий снег около дороги с этой стороны Канта. Габи не будет там одна, потому что тысячи женщин с детьми были на дороге со мной, и все они клали мертвых в канавы у обочины, где они не могли быть повреждены фургонами или автомобилями. Габи умерла внезапно. Я уверена, что хорошо завернула ее в два одеяла. Но Вы знаете, ей было только четыре месяца. Даже дети в возрасте двух и трех лет умирали по пути. Было ужасно холодно, и ветер походил на лед, снег падал, и не было ничего теплого, чтобы поесть, никакого молока и ничего. Я пробовала дать Габи грудь, но она не брала ее, потому что было холодно. Многие женщины поступали так же, и некоторые отморозили груди. Это ужасно, у них были нагноения. А многие подхватили пневмонию. Некоторые из них находятся здесь в больнице, бредят о Бреслау и своих мужьях и детях. Есть женщина с нашей улицы. Она потеряла всех своих троих детей.

Это было ужасно, и я не хочу идти по той дороге снова. Мы вышли 20 января, днем, было уже почти темно. Рудольф вынужден был уйти внезапно накануне ночью. Они пришли в середине ночи, чтобы забрать каждого для народной армии. Рудольф взял с меня слово, что я возьму Габи и пойду к Вам, а не останусь в Бреслау из-за русских и всего, что они делают с женщинами. Он сказал, что никогда не перенес бы, если бы это случилось со мной.

У меня не было саней, и я не могла позаимствовать их, потому что нуждался в них каждый. Таким образом, я взяла Габи, одеяла, рюкзак и некоторые вещи, в которых мы нуждались больше всего, а также порошковое молоко и бутылку, полагая, что смогу найти место, где сумею подогреть его. Когда мы выбрались на улицу, женщины уже шли отовсюду с санями и колясками, и я подумала: плохо, что мы не смогли получить коляску побольше. Но большинство из них должны были позже оставить коляски, потому что не было сил тащить их по снегу.

Когда мы вошли в предместье, толпа женщин стала больше. Некоторые из нас собрались в группы в надежде помочь друг другу, поддержать друг друга.

Все, что можно было увидеть, – женщины, дети и автомобили. Некоторые из автомобилей подбирали женщин, но мне не повезло.

Затем пошел снег. Женщины, которые несли своих детей и имели, кроме того, узлы и сумки, стали выбрасывать вещи, потому что не могли их нести. Моя рука стала замерзать на морозе. Таким образом мы шли в течение многих часов, пока не достигли Канта. Там я увидела первых мертвых детей, в канавах и даже в сквере. Женщины сидели прямо в снегу перед домами, отдыхая. Я стучала в дома, надеясь найти кого-либо, кто позволил бы мне согреть молоко для Габи. Но мне опять не повезло. Некоторые женщины получили шанс. Но когда я стучала, никто не выходил, и окна оставались темными. Я села в снег на мгновение. На дороге были тысячи и тысячи женщин, и они все продолжали прибывать. Они выбрасывали все больше вещей, потому что не могли идти с ними дальше. После получаса отдыха я продолжила путь.

В следующей деревне я попробовала еще раз войти в дом, стучала, но никто не ответил, только лаяли собаки. Я считала деревья у дороги и тыкалась от одного дерева к следующему. Некоторые женщины пробовали сесть на свои сани отдохнуть, но холод затягивал их, а те, кто просто остался там, возможно, замерзли до смерти с детьми. Я видела многих, сидевших прислонясь к деревьям; иногда взрослые дети стояли около них, плача. Любовь матери сильна, но в этом случае мы были слабыми существами.

Габи кричала в течение нескольких часов, но что я могла сделать? Я прошла еще несколько деревень. Мы стучали, стучали и кричали. Лишь редких счастливиц приняли. Многие из женщин настолько обезумели, что разбивали окна снежками. Все же это не помогало нам. Люди, которые были настолько жестоки, получат свое наказание. Затем я попробовала дать Габи грудь. Но она не брала ее. И молоко в бутылке походило на лед, хотя я держала его в одеяле у моего тела. Я держалась спокойно в своем страдании, иногда готова была лечь и умереть, но затем подумала о Рудольфе и о вас обоих. Моя рука перестала сжиматься. Я видела мертвых детей. Некоторые из женщин даже оставили живых детей, спасая себя. Все мы шли, шатаясь, вперед. Ветер был ледяным, и я больше не чувствовала своих ног.

Я добралась до какой-то большой фермы, наконец-то здесь нашлись люди, которые имели сердце, они открыли все комнаты, и многие из нас смогли немного отогреться и согреть молоко для детей. Но когда я развернула Габи, радуясь, что теперь смогу накормить ее, она лежала очень тихо, и женщина рядом со мной сказала: «Да ведь она уже мертвая».

Я не знаю, что еще написать, мама. Я не хотела оставлять Габи. Я пошла с ней. Человек совершает сумасшедшие поступки при таких обстоятельствах. Затем силы покинули мою руку. Я попробовала нести в другой руке, но силы покинули и ее. Именно так это случилось.

Наконец, я поймала автомобиль с солдатами, которые почувствовали жалость ко мне. Некоторые из женщин должны были пройти весь этот путь.

Пожалуйста, не сердитесь на меня, мама, из-за Габи. Только подумайте, прошли бы Вы этот путь по снегу? Возможно, Вы поймете, и, возможно, Рудольф поймет также, если он когда-либо выйдет из Бреслау и я увижу его снова».

С 24 января русская артиллерия стояла менее чем в 30 километрах к востоку от Бреслау. Колонны несчастных русских военнопленных и еще более несчастных обитателей концентрационного лагеря, которые работали в Бреслау, шли на запад. Они прошли почти незамеченными через наводнение страха, которое охватило город. Но на мгновение, возможно, их появление сняло завесу, которая скрывала их страдание от большинства немцев, а солдаты или гражданские лица увидели злые корни этой войны.

16 февраля кольцо вокруг Бреслау сомкнулось. В то же самое время тяжелая промышленность Силезии попала в руки русских.

63-я советская армия из группы армий Конева привела в Силезию множество бывших немецких солдат, которые были приданы большинству русских частей. Это были мужчины, взятые в плен и позже присоединившиеся к Национальному комитету за свободную Германию, организованному бывшим коммунистическим представителем Вильгельмом Пиком и некоторыми из захваченных немецких генералов. Возможно, они присоединились из-за разочарования в Гитлере, возможно, чтобы избежать ужасных условий в российских лагерях для военнопленных.

Некоторые из этих мужчин прошли подготовку в антифашистских школах. Затем они были приданы русским наступающим частям, чтобы служить пропагандистами перед немецкими войсками. Их называли «фронтовыми представителями».

Одним из них был представитель Зан. После своего спасения он написал следующее донесение о событиях в Верхней Силезии:

«После того как мы вошли в Верхнюю Силезию, в Бойтен и другие города, я впервые увидел воззвания советских военных комендантов:

«Все граждане мужского пола в возрасте между 17 и 60 годами сообщают о себе в полицию в течение 48 часов, чтобы отбывать трудовую повинность позади линии фронта. Они берут с собой две смены нижнего белья, одно одеяло, соломенный тюфяк, если возможно, удостоверение личности и пищу на 10—15 дней. Отказавшиеся выполнять этот приказ будут иметь дело с военными трибуналами.