На это Бушар возразил, что вовсе не обязательно иметь густой волосяной покров, чтобы считаться бородатым. По его мнению, Жанна Бург и есть та самая бородатая ведьма.

Но Канэн придерживался иной точки зрения: бородатой ведьмой была не кто иная, как вдова Дюмулен. Свою позицию он мотивировал тем, что старуха Бург очень подробно описала бородатую женщину, как если бы была ее соседкой. А это доказывает, что сама она не может быть бородатой ведьмой. Но решающий аргумент судьи Канэна сводился к тому, что Люцифер не возжелал бы женщину со столь отталкивающей внешностью!

Бушар прервал его, упирая на тот факт, что подобная точность в описании внешности свидетельствует как раз об обратном, а именно о том, что богопротивным созданием является старуха.

Конец перепалке положило только вмешательство председателя Ла Барелля. Он напомнил спорщикам, что есть еще третья подозреваемая, и добавил: лично его поражает, до какой степени совпадают свидетельские показания. Кроме того, ему хотелось бы знать, что думает по этому поводу господин королевский инспектор.

— Я хочу знать, была ли обвиняемая непосредственной участницей описанных ею событий или она лишь пересказала слышанное ранее от третьего лица, — заявил Данвер.

— В таком случае допросы обвиняемых теряют всякий смысл! — негодующе вскричал Бушар. — Любое свидетельское показание может быть подвергнуто сомнению и стать объектом махинаций!

Он повернулся к председателю суда, рассчитывая на его поддержку. Тот не заставил себя ждать и по-отечески наставительно произнес:

— Мы должны рассматривать дела в духе справедливости и честности, принимать на веру только голую правду. — И, обратившись к Данверу, добавил: — В стремлении открыть невидимую сторону вещей мы можем дойти до того, что начнем подозревать самих себя! Чтобы нас обвиняли в колдовстве! Ха-ха!.. Я шучу, господин инспектор. Для нас главное — не видимая сторона вещей и не их изнанка, а только истина.

Лейтенант Шатэнь коротко хохотнул, а офицер Мало, сбитый с толку мудреными разговорами, нахмурил брови.

— Если же говорить серьезно, господин инспектор, — продолжил Тимоте де Ла Барелль, — внешность обвиняемой полностью соответствует портрету ведьмы, описанному в «Malleus Maleficarum». Мне нечего добавить. Я не собираюсь дополнять его. Он и так отвратителен… Этот «Молот ведьм» с его примечаниями в конце очень удобен. Структура книги прекрасно продумана, вы не находите?

— И что же в ней говорится относительно нашей обвиняемой? — спросил иезуит.

Председатель метнул в него быстрый взгляд исподлобья. Снова этот придира! Когда же, наконец, суды избавятся от религиозных фатов? Однако его ответ прозвучал мягко, почти ласково:

— Ах, святой отец! Вы же знаете «Malleus» не хуже меня. Как там, к примеру, говорится о тяге женщин к плотским наслаждениям? Она неутолима! И, мне кажется, все это почувствовали, когда старуха с нескрываемым удовольствием рассказывала о любовных утехах ведьм. Это вас не удивляет, святой отец?

— А что еще говорится в этой книге? — поинтересовался офицер Мало.

Лейтенант Шатэнь толкнул его локтем в бок и прыснул со смеху. Но председатель призвал обоих к порядку, напомнив, что тут нет ничего смешного и в один прекрасный день они сами могли бы стать жертвами этих женщин, которые «собирают мужские члены, прячут их в железные ящики и птичьи гнезда, где они извиваются подобно червям…».

Офицер раздул толстые щеки и выпучил глаза.

Лейтенант кашлянул и отреагировал сугубо по-военному:

— Мы конфискуем все железные ящики и обыщем все птичьи гнезда.

— Это дело долгое и трудное, — вздохнул Ла Барелль.

Но лейтенант Шатэнь был практиком, и подобные сомнения его не смущали.

— На выполнение этой работы я выделю десять стражников. Народ больше не будет жаловаться на медлительность правосудия. Мы не дадим покоя ведьмам, угомоним возмутителей спокойствия и прочешем весь город.

— Хороший план, — лаконично заключил председатель суда.

Скучные и утомительные допросы продолжались весь день. Количество подозреваемых и свидетелей росло как на дрожжах, а их показания были запутанными и зачастую противоречивыми. Тимоте де Ла Барелль старался сосредоточить работу на установлении виновных и проверке свидетельских показаний. Свою главную задачу он видел в поиске ключевой фигуры неслыханного заговора и решил, что во имя правосудия будет трудиться не покладая рук до тех пор, пока не найдет бородатую женщину.

Наступил вечер, и Жаспар заперся в своей комнате.

В тусклом свете лампы, свисавшей с потолочной балки, он установил мольберт и принялся за работу. Несмотря на теплую шерстяную одежду, он чувствовал себя немного зябко. Время от времени судья то напевал себе под нос, то тихонько насвистывал приходившие в голову мелодии. Постепенно из-под его руки на шероховатой поверхности бумаги стало появляться изображение крокуса. Еще немного усилий, и цветок предстанет во всей своей красе, радуя глаз плавностью линий и молочной белизной лепестков. Затем он постарается проработать его сердцевинку — три тычинки и пестик, состоящий из трех пластинок с махровыми краями. Он сделает это аккуратно и точно, ибо только точность, по словам Дюрера, порождала истинную красоту.

В окне напротив зажегся свет. Жаспар понял это по отблеску в стекле своей лампы. Он мог следить за колеблющимся отражением, хотя сам стоял неподвижно, повернувшись спиной к окну. Двигалась только его правая рука, отыскивая правильный контур чашечки цветка. Вдова находилась в комнате, которая соседствовала с трактиром. Пятно света потускнело и расплылось, словно тень закрыла огонь в очаге или пламя свечи… Потом отражение в лампе снова стало четким, но каким-то обрезанным. Виднелась лишь его часть, незавершенная, как рисунок крокуса. Окруженный листьями, стебель цветка был таким прямым, что его можно было чертить по линейке. Даже теперь он тянулся к небу.

В дверь постучали. Данвер не ответил, полагая, что его больше не станут беспокоить, однако ошибся. Дверь приоткрылась. Жаспар открыл было рот, чтобы выразить свое возмущение этим бесцеремонным вторжением, но увидел на пороге Коломбана с тяжелой корзиной поленьев.

— Дрова для камина! Иначе вы здесь замерзнете!.. Ой, какой цветок! — мальчик восхищенно взмахнул рукой. — Я разведу огонь. Это будет быстро. Я произнесу волшебное заклинание, и огонь сразу же разгорится.

Спустя несколько мгновений над поленьями заплясали языки пламени. Коломбан отодвинулся от камина, но уходить не торопился. Он подошел к окну и вздохнул.

— Интересно, что она сейчас делает?

Жаспар сосредоточенно прорисовывал стебель цветка.

— Ее муж был неприятным типом, — Коломбан обернулся и увидел, что его слова привлекли внимание судьи. — Она правильно сделала, что избавилась от него.

Жаспар пожал плечами. Ему хотелось, чтобы Коломбан ушел, но не хватало решимости выставить мальчишку за дверь.