— Я рада, что ты здесь, Мира, — говорит она. — У нас редко бывают гости.

Чувствуется, что она рада мне не только потому, что я могу всех спасти. Она смотрит на меня как на человека, которым… дорожат. Которого ценят. Мне хочется ей что-нибудь ответить, но Оана взмахивает рукой, и перед нами распахиваются двери замка.

Внутри прохладно, и я немного расслабляюсь. На стенах висят канделябры, их желтовато-белый свет окутывает убранство замка — столь же теплое и естественное, как сама Оана. Здесь расставлена уютная деревянная мебель цвета бордо. Тут же, по обеим сторонам длинного коридора, располагаются комнаты. Оана останавливается у одной из них. Звук наших шагов обрывается, и воцаряется тишина. Я вдруг осознаю, что не слышу ни единого звука. Ни суетящихся слуг, ни марширующих солдат. Оана улыбается мне.

— Мы в Пейзли не особенно нуждаемся в слугах.

Она кивает на ближайший канделябр, и на моих глазах свечи гаснут и снова загораются. Оана использует магию. Меня это не сильно удивляет. Но удивляет другое: я не спрашивала ее об отсутствии слуг. Оана медлит, положив ладонь на дверную ручку и глядя на меня из-под густых черных ресниц.

— Рарес может закрывать от других твои мысли, только когда находится рядом с тобой. Никто не может войти в твое сознание издалека, но вблизи…

Это и есть урок номер три? Ее копание в моей голове? Снег небесный, надеюсь, что это не так.

Оана открывает дверь. В каменной серой комнате стоит кровать, накрытая стеганым фиолетовым одеялом, сундук у стены и стол с расставленными на нем блюдами. Я тотчас чувствую приступ голода.

— Полагаю, ты предпочитаешь комнату без камина. Холод побеспокоил бы других, но тебе ведь будет комфортно? — Оана понимающе улыбается. — Пожалуйста, поешь.

Я не заставляю себя уговаривать. У стола стоят два стула, и, плюхнувшись на один из них, я боюсь, что уже не смогу подняться. Дрожащей рукой тянусь к ближайшему блюду. На меня разом наваливаются голод, стресс и усталость.

Оана выдвигает второй стул, но не садится, а стоит надо мной, пока я потягиваю густую похлебку из грубой деревянной чаши.

— Итак, — вытираю я рот рукой. — В чем заключается урок?

Оана, улыбаясь, наклоняется ко мне:

— Ты сможешь контролировать свою магию, только если научишься контролировать себя. Уверена, ты уже поняла, что магия связана с твоими эмоциями. Если они нестабильны, магия тоже нестабильна. Я помогу тебе принять себя такой, какая ты есть, и тем самым подготовлю к урокам Рареса.

«Этого-то я и боялась», — мелькает мысль, и я морщусь.

Услышав ее, Оана снова смотрит на меня таким взглядом, будто я — добытый на руднике самородок.

— Надеюсь, ты поймешь, какая ты потрясающая, — тихо говорит она.

Своими словами и взглядом она словно накидывает мне на шею удавку. Я здесь для того, чтобы избавить их всех от всемогущества и практически вечного существования. Чтобы они поведали мне о магии и помогли умереть. Разве этого недостаточно? Она хочет заставить меня почувствовать себя жертвой еще больше?

Оана делает шаг ко мне.

— Это не…

— Стой!

Я роняю чашу на стол и склоняюсь вперед, обхватив голову руками.

Оана не двигается.

— Не сдерживай себя, милая. Чего ты боишься?

У меня вырывается сдавленный смешок. Я боюсь сломаться. Я из последних сил не даю раскрыться в своем сознании двери, которая сдерживает ворох моих жутких эмоций. Но я устала, и удерживать дверь все труднее, а Оана все никак не уходит. Этот урок обо мне. И мы не сможем перейти к другим, пока я не справлюсь сама с собой. Проклятый Рарес… Он, конечно же, прав. Я не смогу одолеть Ангру, если половина моих сил будет уходить на борьбу с собой. Поэтому я открываю дверь и позволяю выйти оттуда всему, что за ней скопилось.

Я не должна была доверять Ноуму и оставлять в его руках свое королевство. Я должна была видеть, что творится с Тероном, но я оттолкнула его… и не жалею об этом. Не помню, было ли время, когда наши отношения ничем не усложнялись. Зато я помню, как любила Мэзера. Воспоминания о нем красочны и ярки. Что бы ни происходило, кто бы ни умирал, с каким бы злом мы ни сталкивались, он всегда был рядом, даже если я этого не замечала.

Несса… Она выросла в клетке, в лагере Ангры. Как она, должно быть, страшится снова оказаться в его власти. Нельзя было оставлять ее и Коналла, особенно после…

Гарриган… Он пел сестре колыбельную, когда она с криком просыпалась от кошмаров. Он защищал меня так же самоотверженно, как и сестру. Он не заслуживал смерти.

Но в этом мире люди не получают того, что заслуживают. Ужасные вещи творятся без всякой причины, оставляя на лице земли страшный кровавый след. Люди принимают решения, не задумываясь о последствиях. Делают что-то, а потом прячутся во тьме, не признавая своих ошибок, не извиняясь за то, что этими ошибками приговорили к смерти меня.

Ханна, Ханна.

Снег небесный, как же я ее ненавижу! А больше всего я ненавижу то, что она заставила меня ненавидеть себя. Моя мама… она должна была меня любить. Теперь она всего лишь маленькая частичка моего сердца, до которого так больно дотронуться.

— Мира, милая… — падает передо мной на колени Оана.

Но я уже потерялась. Я уже не сижу рядом с ней на стуле. Я свернулась клубком на полу, уткнувшись в ладони и заливаясь слезами.

И теперь я точно знаю, каким будет мир, если я оступлюсь. Представляю, какое зло Ангра выпустит наружу. Прекрасно помню пустынные улицы Эйбрила, жителей, прячущихся в страхе, солдат, скалящихся, точно свора псов на цепи у хозяйских ног. Я должна все это остановить… но не хочу. Не хочу. Самопожертвование должно быть добровольным. Я должна хотеть вернуть накопитель магическому источнику. Моя смерть будет напрасной, потому что последнее, что я подумаю перед смертью: «Нет. Это не мой добровольный выбор, а Ханны».

Я хочу жить. Хочу вернуться в Винтер, повзрослеть и состариться… Я не хочу, чтобы меня использовали. Оана обхватывает пальцами мой подбородок и приподнимает его, чтобы посмотреть мне в глаза. Наверное, она закрыла свое сознание от меня, потому что поглаживает пальцами мои щеки.

— Мы не хотим использовать тебя, — жестко говорит она, хотя в ее глазах стоят слезы. — Мы так смотрим на тебя, потому что ты первый ребенок в этом доме за последние две тысячи лет. Мы медленно стареем, но наши тела могут носить в себе одну только силу — магия не дает женщине забеременеть. Мы так смотрим на тебя, потому что столько лет хотели ребенка и потому что нас убивает то, что мы должны помочь тебе совершить.

Мое сердце сжимается. Магия и этого лишает? Еще один сделанный за меня выбор.

Оана вымученно улыбается.

— Мы смотрим на тебя так, потому что нам жаль тебя, Мира. Нам так тебя жаль. Ты заслуживаешь лучшей участи, чем эта. Прости.