– Тормози!!!

Остановив машину, он в ужасе уставился на меня.

– Что делает Крунблум на этой дороге?

– Он живет тут неподалеку, – выдавил из себя Севед, в полной уверенности, что я спятил.

– Поворачивай, – проговорил я одним уголком рта, как делают опытные частные детективы. – Возьмем эксклюзивное интервью.

Хуго Сундин был не из тех, кто пропустит хорошую новость. Для заголовка на первой полосе он подобрал самый броский шрифт:

Я ВСТРЕТИЛСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ С УБИЙЦЕЙ!

Никогда ранее первую полосу газеты не украшал портрет героя репортажа, пребывающего в столь сильном подпитии, как Крунблум. Одновременно я вынужден был внутренне согласиться с Кислым Карлссоном. Такие свидетельские показания вряд ли можно назвать образцом четкости и надежности.

Но что делать журналисту, когда правоохранительные органы молчат?

Севед Дальстрём сумел развернуть на узкой дорожке свою старенькую «Вольво», и мы догнали вихляющего велосипедиста. Выскочив из машины, я поднял руку, изображая сигнал «стоп».

– Не-не, меня вы больше не возьмете, – заявил, икая, Крунблум. – Я только что из полиции.

– Привет, – начал я, пытаясь изобразить товарищеский тон. – Мы не из полиции, мы из газеты, и с удовольствием послушаем, что ты видел вчера вечером на этой дороге.

Крунблум уставился на нас своими покрасневшими от хмеля глазами.

– Откуда, черт подери, вам известно, что это был я? Карлссон утверждает, что не сказал ни одной живой душе.

– Мы сами догадались, – похвастался я. – Теперь, когда тайна уже перестала быть тайной, можешь нам все рассказать. Сам знаешь, какую ложь пишут в крупных газетах.

Крунблум сделал над собой огромное усилие, пытаясь собраться с мыслями.

– Лгут, как дышат, – сделал он вывод. – А вот ваша газета хорошая. Когда мне стукнуло пятьдесят, вы написали, что у меня доброе сердце и все меня любят. И что я каждую неделю прихожу проверять свой лотерейный билет.

Достав из кармана платок, он шумно высморкался.

– Чертовски красиво написали, – всхлипнул он. – Подумать только, найти такие трогательные слова для старого алкаша вроде меня.

Я почувствовал, как Севед покраснел. После такого неожиданного успеха продолжать было проще простого.

– Ясное дело, – воскликнул я и похлопал Крунблума по спине. – Прыгай в тачку, поедем в редакцию. Там ты сможешь в спокойной обстановке рассказать нам обо всем, что ты пережил.

Сопротивление было сломлено. Оставив велосипед на обочине, Крунблум забрался на заднее сиденье и проспал почти всю дорогу. У себя в кабинете я сделал кофе, пытаясь разговорить его, пока он прихлебывал черную жижу.

– Что ты делал в тот вечер?

Крунблум выпрямился и прокаркал:

– Принимал пищу в одном заведении.

– Сколько ты там пробыл?

– Пока меня не… то есть пока они не закрылись. До половины двенадцатого в воскресенье.

– Ты поехал прямо домой?

– Не-а, не совсем. – Глаза Крунблума забегали. – Побродил немного по городу.

– Как долго?

Моя тяжеловесная журналистика совсем пригвоздила к земле моего собеседника. Вид у него сделался несчастный.

– Да черт его знает. Я же не хожу по городу с часами в руке.

Я пристально посмотрел на него.

– Ты был трезв?

Его затуманенный взгляд заметался по комнате.

– Ну как сказать… Возможно, за ужином я и пропустил пару-тройку кружек пива, но тогда я был не пьянее, чем сейчас.

– Что произошло потом?

Крунблум лукаво посмотрел на меня.

– А как обычно бывает? Разве газеты не платят тем, кто сообщает им новости?

– Бывает в виде исключения, – уклончиво ответил я.

Крунблум закрыл рот.

– Я хочу получить свое, прежде чем скажу еще хоть слово!

На самом деле я сказал истинную правду. Один из странных принципов Давида Линда – никогда не платить за информацию и не подкупать людей. Но тут налицо исключительный случай. Подкрепленный алкоголем, Крунблум может и вправду сдержать свое слово и промолчать.

– Сколько ты хочешь?

Он взглянул на часы. Я ощутил, как он пытается подсчитать в голове, во сколько ему встанет посещение кабака.

– Восемьдесят крон. Это очень дешево, но, поскольку вы так мило обо мне написали, когда мне стукнуло пятьдесят…

Крунблум пошарил рукой во внутреннем кармане, чтобы убедиться, что вырезка при нем.

– Ок, пусть будет восемьдесят, – кивнул я и в свою очередь стал рыться во внутреннем кармане, ища чековую книжку.

Сейчас, в конце месяца, денег у меня было немного, однако я понадеялся, что Давид уже на следующий день выпишет мне чек.

– А наличными не можешь дать? – спросил Крунблум, с подозрением глядя на меня.

Я покачал головой.

– Так этой бумажкой везде можно расплатиться?

– Ну да, в кафе и кабаках она сгодится, – заверил я его, и он выдохнул.

Я вернулся к расспросам.

– Что произошло позднее вечером?

Крунблум потянулся, осознавая свою ценность как главного свидетеля.

– Прогулявшись по центру, я сел на велосипед и поехал домой. Фары у меня на велосипеде нет, но дорогу я знаю как свои пять пальцев – каждый камушек на ней мне знаком. Но тут я услышал этакое завывание – и тут же понял, что это такое.

За пару дней до того моя дочь Ирма попросила меня посмотреть динамо на ее велосипеде. Поэтому я сразу понял, что слышу именно этот звук. И точно, из-за поворота появился свет велосипедной фары, и я слез со своего велосипеда.

– Почему?

Крунблум удивленно уставился на меня.

– Хотел увидеть, кто это катит на ее велике, ясное дело. Ирма жутко боится темноты и никогда в жизни не поехала бы ночью одна. Но я давно подозревал, что у нее по ночам бывает мужик.

«Это можно было заподозрить еще лет десять назад», – подумал я.

– Но тут я подумал, что устрою ему, так что мало не покажется, – разошелся Крунблум и стукнул кулаком по столу. – Нечего портить репутацию моей дочери!

«Об этом тоже можно было начать думать еще лет десять назад».

– Когда велосипед был в нескольких метрах от меня, я встал посреди дороги и крикнул ему, чтобы он остановился. Но он понесся прямо на меня, я получил удар в грудь и упал в канаву.

– Откуда ты знаешь, что это был мужчина?

– А кто же еще, черт подери? – прошипел Крунблум, возмущенный уже самой мыслью, что его могла сбить с ног женщина. – Когда я вернулся домой, Ирма сидела в кухне. Она утверждает, что к ней никто не приходил.

– Ты можешь описать того мужчину?

Крунблум почесал свой большой нос.

– Темень была страшная, все произошло очень быстро. Но на мужике был черный костюм, а на лбу что-то блеснуло.

Я буквально подпрыгнул.

– Блеснуло? Ты имеешь в виду – на головном уборе?

Крунблум кивнул.

– Очень странно, – в растерянности проговорил я.

– Карлссон тоже