— На чем мы остановились? А-а, на разведке. Надо бы мне по-тихому прокатиться там да осмотреться.

— Коли ты намерен отправиться с визитом, великий князь, нижайше прошу взять меня с собой, дабы я мог составить описание земель христианских.

— Какой визит, мудрейший? Кто мне что покажет и расскажет, если я со свитой в окружении рати поскачу, да с королями во дворцах обниматься стану? Мне не королей, мне нутро державы пощупать надобно. Чем народ дышит, на что ратники жалуются, какие помыслы у дворян, в чем меж знатью разногласия? Слухи среди черни послушать, чаяния их узнать. Опять же на дороги посмотреть тамошние, на крепости, на дисциплину ратную, на порядки местные.

— Лазутчиков послать мыслишь?

— Хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам… — задумчиво ответил Егор. — Лазутчика тоже учить надобно. Не всякий прочность стены по виду определит, не всякий в мыслях дворянских разберется. А иные еще не то сказывают, что узнали, а то, чего я от них услышать хочу. Нет, мудрый Хафизи Абру, самому и быстрее, и надежнее.

— Ты великий властелин, господин, ты князь и император! А жизнь лазутчика хрупка, как ветка саксаула. Как можно подвергать себя такой опасности?

— Ладно, пусть будет так, — внезапно согласился Егор. — Все бабы дуры. Пойду просить прощения. А ты, друг мой, карту рисуй. Не отвлекайся.

Великая княгиня, всхлипывая, стояла в углу своей платяной горницы, предназначенной для переодевания: с двумя зеркалами — одно из полированного серебра, а другое из обсидиана, — с креслами и диванами для отдыха, подставками для ног, пухлыми подушками тут и там, толстым персидским ковром на полу. Все было роскошным и дорогим — кроме закопченной иконы Богоматери Троеручицы, которой и пыталась между всхлипываниями молиться женщина.

Вожников подошел к ней сзади, взял ладонями за плечи, ткнулся губами в затылок, шепнул:

— Я тебя все равно люблю…

Княгиня всхлипнула громче.

— Хорошо, я попробую говорить все, что о тебе думаю. О том, что ты самая красивая. Что у тебя высокая грудь. Что прекрасная фигура…

На этом Вожников и иссяк. Сочинение комплиментов никогда не было его сильной стороной. Он больше привык не языком трепать, а руками работать. И рассчитать прочность несущих балок для навеса ему было куда проще, нежели хвалить носик или ушки девушки. Что может сказать о щеках нормальный человек? Ну, розовые. Ну, красивые. А что еще? Что большие? Или маленькие?

Нет, это уже что-то не то…

В наступившей тишине послышался шорох в соседней светелке. Егор, отпустив жену, подкрался к дверце, распахнул…

— Ах ты, гаденыш! — схватив боярина за грудки, выволок его на свет Вожников.

— Княжич Пересвет… Слуга верный… — торопливо пробормотал тот.

— Неважно, — замахнулся Егор.

Мальчишка, вскрикнув, зажмурился, съежившись и повиснув в руке. И Егор остановился. Это и вправду оказался всего лишь жалкий малолетка. Болтливый безмозглый юнец.

Вожников разжал руку и кивнул на дверь:

— Пошел вон!

— К услугам… Всегда… Великий князь… — скомкано выдавил княжич и стремглав выскочил из горницы.

— Дитятко покровительства просил, — торопливо промокнула платком глаза Елена. — Сирота елецкая. А ты его ревновать вздумал.

— Язык бы вырвать сиротинушке, дабы вперед ума не спешил, — уже совсем беззлобно сказал Вожников. — Попомни мое слово, из-за языка своего он головой когда-нибудь точно поплатится.

— Вырастет — поумнеет. Господи, как ты меня напугал! Я думала, ты сгоряча уже в поход на Самарканд помчался.

— Зачем? — удивился Вожников. — Там у нас соседи ныне на диво тихие. Их не трогать, так и они беспокойства не доставят. Нам лучше о западном порубежье позаботиться.

— Так ведь там больше ничего нет. Титула выше императорского не существует, далее токмо короли да герцоги остались. Чего с них взять, любый?

— Для себя, Леночка, мы все, что хотели, получили. Но надобно и совесть иметь, о других подумать. Ныне мы можем малой кровью большую беду предупредить. Так отчего бы сие и не сотворить? Не для прибытка — просто для успокоения души. Спросит Бог на том свете: чего мы хорошего в своей жизни сделали? Вот тогда и пригодится.

— Ты все-таки снова собрался уезжать… — поняла великая княгиня.

— Поехали со мной!

— Мы больше не ватажники, любый мой, — погладила его ладонью по щеке Елена. — И хозяйство наше в двух сундуках дорожных не умещается. За державой нашей присмотр нужен. Без руки хозяйской всякое случиться может. Да и мне ныне не след в седле или карете трястись…

Она взяла руку мужа и многозначительно положила ее себе на живот.

— Когда? — Губы Вожникова невольно расползлись в улыбке.

— Полагаю, к концу лета у тебя будет уже два сына, мой драгоценный, а не один.

— Счастье мое! — Егор порывисто обнял жену и крепко расцеловал.

— Твое, и только твое! — клятвенно заверила Елена. — И посмей теперь хоть на час от меня до отъезда своего отлучиться!

— Не отлучусь! Ни на минуту… То есть… Прости… Кажись, я сарацина своего в комнате запер. Сбегаю, проверю. Вдруг ему приспичит?

— Беги, сокровище мое… — горько усмехнулась Елена. — Беги.

Проводив мужа взглядом, она повернулась к иконе и несколько раз широко перекрестилась, отвешивая Богоматери глубокие поклоны:

— Спасибо тебе, заступница. Спасибо, милостивица. Вот уж не ожидала, что ревнивый Егорка мой такой. За слова пустые и то чуть не прогнал. Кабы с настоящим любовником застал, так и вовсе убил бы, верно, на месте. Помилуй меня, матушка, от такой беды. И от ревности мужней помилуй, и от ума помешательства, дабы помутнения душевного не случилось, дабы и вправду ни с кем не спутаться…

* * *

Впервые за многие месяцы Егор смог поутру вдосталь поваляться в постели. Причем с женой. Причем…

Ну, если бы речь шла о простолюдинах, али худородных боярах, можно было бы сказать, что и «покувыркались», однако великий князь и император с супругой, естественно, не «кувыркались», а благородно «почивали».

Правитель юной державы решил, что раз уж он объявил о наличии важных забот — то под этим прикрытием несколько церковных служб можно и прогулять. Ему — на вопросы лишние отвечать не придется, народу — немного беспокойства на пользу пойдет. Пусть знают, что правитель всего и вся тоже не зря свой хлеб кушает, и тоже порою занят бывает до невозможности.

Елена тоже никуда не пошла и завтраки у себя на время отменила, не отлучаясь от мужа буквально ни на минуту — словно в первые годы их знакомства. И пользовалась каждым свободным часом, чтобы доказать свою любовь. У супругов словно случился второй медовый месяц. Точно так же, как первый — наполненный хлопотами деловыми и ратными, хитростями и интригами. Но теперь еще — и первобытной страстью.