В Каурен явилось два десятка жителей Антье: они засвидетельствовали то зло, которое причинил Бронт Донето их родному городу.

В приговоре никто никогда и не сомневался, но пока неизвестно было, насколько суровым он окажется.

Брат Свечка и другие совершенные взывали к милосердию и даже добились своего в отношении Анны – они напомнили судьям об обещании, данном Вдовой королю Анселину.

И Анна, пережив всего пять мучительных недель в Каурене, отправилась домой. С нее так быстро слетел весь лоск, что уж и Анселин стал мил.

Кедла вызвалась ее доставить.

Но Сочия ей отказала.

И Вдова исчезла – взяла и в одну прекрасную ночь просто уехала со своими Правосудными.

Свечку удивило разве что то, что она не попрощалась.

Судя по всему, побег готовили с военной сноровкой, не особенно заботясь о родных.

Сочия вызвала монаха к себе:

– Кедла направляется в Святые Земли. Сначала в Терлиагу, там их ждет нанятый корабль. Но полностью его снарядят лишь через месяц с лишним.

– Откуда тебе это все известно?

– Сама туда слетала и посмотрела.

Свечка не стал ее распекать: взрослая женщина уже, сама знает, что делает. Да и после драки чего уж кулаками махать.

Старик не сомневался, что по ночам графиня частенько шастает в чужом обличье, но ведет себя осторожнее, чем в Антье, – слухов до сих пор никаких не ходило.

Сочия ведь не то что он – не станет пренебрегать полезными дарами Зари.

– Хорошо же она скрывала свои намерения, – посетовал монах.

– Просто чувствовала себя несчастной. Здесь ей нельзя быть Вдовой.

– Это-то я знал, но не понимал, как ей на самом деле плохо.

– Вы о чем задумались?

– Да ни о чем. Разве что о том, каково придется Раульту и Шардену.

Мать предпочла родным сыновьям войну – какие из них теперь вырастут мужчины?

– Они уже привыкли, что ее нет рядом.

Свечка хмыкнул.

– Дети крепче, чем вы думаете. Со мной так было. Сначала кричишь и бранишься, а десять минут спустя уже не помнишь, из-за чего сыр-бор. – Сочия вдруг погрустнела. – Ни Раульт, ни Шарден, ни даже Люмьер не узнают своих отцов.

– Ты думала об этом.

– Когда появляются дети, начнешь тут поневоле думать.

– Если только ты не Кедла.

– Она тоже о многом думала, уж поверьте. И до сих пор себя грызет.

Может, и так.

– Она боялась причинить вред детям. В прямом смысле.

– Знаю. Те же страхи терзают и меня. Но я-то не могу вот так просто взять и сбежать.

– У нее была и другая беда. Началось все с Надежды.

– Знаю. Но Кедла не желает, чтобы это было правдой.

Брат Свечка подумал, что Кедла еще как желает, чтобы это было правдой, – только с Сочией. Быть может, именно потому и решилась сбежать – понимала, что это невозможно.

– Я знаю, чем могу помочь, – поперхнувшись, сказал монах.

На Свечке были белые одежды мейсальского совершенного, и на улицах Терлиаги на него оглядывались. Тут редко встречали мейсалян, почти никто не понял, кто он такой.

Хотя в Терлиаге в основном исповедовали праманскую веру, почти у всех остальных религий тоже имелись последователи. В отличие от Каурена, все вполне уживались.

Над головой монаха с громкими сварливыми криками носились морские птицы. Потом его догнала такая же шумная ватага любопытных юнцов. Запах моря Свечка почувствовал задолго до того, как увидел его.

Судно, которое он искал, оказалось угрожающе маленьким и неуклюжим, при этом носило совершенно неподходящее ему имя «Егоза». С таким же успехом неповоротливого толстяка можно было окрестить балериной. От одного взгляда на «Егозу» совершенного охватила тоска. Судя по резкому запаху, матросы, когда не перевозили грузы или людей, промышляли рыбалкой.

Монах решил, что команда не брезгует и пиратством, если попадается легкая добыча.

Жуликоватого вида одноглазый капитан, разумеется, обрадовался очередному пассажиру, готовому заплатить. Увидев татуировки совершенного, он вмиг изобразил на лице подобострастное выражение. Глаза той змеи, что располагалась у монаха на шее, смотрели на него очень внимательно.

Других пассажиров на борту пока не было, когда брату Свечке выделили крошечную, похожую на гроб каюту, куда он и устремился с твердым намерением побороть морскую болезнь еще до того, как судно отойдет от причала.

Раульт Арчимбо и другие кауренские мейсаляне проявили небывалую щедрость, собирая монаха в дорогу, ведь он должен был стать нравственной опорой для самой знаменитой дочери Коннека. А Кедлу, быть может, увидит весь восток и будет судить по ней обо всем Коннеке.

Так что Свечка мог позволить себе и отдельную каюту, и трапезы в кают-компании.

Старика не отпускали навязчивые мысли. Почему же он подвергает себя таким мучениям? Почему не отправился в Сен-Пейр? Что за чудовищный безумный порыв им движет?

Зачем мейсалянину совершать паломничество в Святые Земли? Это же бессмыслица.

Оставалось лишь одно объяснение.

Добрый Господь хотел, чтобы монах оказался среди Кладезей Ихрейна.

Шельмец настолько ослабел, что Гора смог добраться до самой Горы. Нассим и воины из племени анса иногда даже отваживались покрасоваться на виду у Анделесквелуза.

Благодаря помощи Индалы анса могли отпустить свободных людей следить за волшебником. Ализарин задействовал еще и легкие фальконеты. Хотя огненного порошка и не хватало, артиллеристам разрешили стрелять, если подвернется удачная возможность. Иногда пушечные расчеты проявляли чудеса сноровки. Крупных побед пока не случалось, зато мелких было предостаточно.

С каждым разом эр-Рашаль отбивался все слабее.

– Чем он там питается? – как-то спросил Нассим. – Садоводом-огородником он никогда не был.

– Анса говорят, у них стали пропадать люди, – отозвался Аз.

– Он что, ест людей?!

– Так думают анса. Еще и поэтому они так воинственно настроены – до смерти боятся, что будет, если он все-таки воскресит Ашера.

Нассим оглядел пустынный склон – ничего, лишь бурая земля, испещренная полынно-серыми пятнами. Тут не было почти ничего живого.

– Аз, что мы делаем? Неужели это и есть работа Господня?