— Скажи мне, как изгнать твоего близнеца.

— Я выкинул Чакала, — прохрипел я. — Ты можешь избавиться от Джеда. Не могу объяснить как. Просто сделай это.

Я чуть было не добавил слово «Ника», но мы говорили на ишианском, потому и не получилось. Последовала долгая пауза. Я сказал бы, неловкая пауза, но в данной ситуации такое определение было слабовато. Внезапно стрекальщик убрал пальцы. Мои веки закрылись. Из глаз ручьем хлынули слезы, и я услышал, как они падают на грудь палача. Что-то мягкое внедрилось в мой глаз, и жжение, растянувшись в длинную дугу, превратилось наконец в почти приятный зуд. Словно кто-то всунул палец в пустую глазницу. Хотя в ней, конечно, оставался глаз размером с крокетный шар. Стрекальщик своим мягким материнским голосом все еще распевно говорил с Гарпией Один. Палец умасливал мой глаз, покрывал его мазью, пахнувшей как гвоздичное масло, вот только в Новом Свете не было гвоздики. Или я ошибаюсь? Здесь никто не хочет, чтобы жжение в моем глазу не прекращалось, всем нужно, чтобы боль смягчилась, иначе нельзя будет возобновлять ее снова, и снова, и снова. Кто-то набрал в рот соленой воды и брызнул мне в глаз. Руки отпустили мою голову, и я тряхнул ею, как это делают собаки, потом мое лицо протерли влажными матерчатыми рукавицами. Это было так прекрасно, что я даже испытал дурацкий прилив благодарности.

— Значит, ты убил меня, — уронил 2 Драгоценный Череп.

Я начал объяснять, что он получил малую дозу облучения.

— Б’ааш ка? — спросил он. — Сколько у меня времени?

— Больше двух и меньше семи оборотов тц’олк’ина.

— Точнее, — приказал он.

— Точнее не скажу, — ответил я. — Посмотри у Джеда, это не…

— Хун тцунумтуб ец-ик-еен йах, — пропел стрекальщик.

Это было похоже на звучание литавр — ты знаешь, что оно перерастает в грохот циклопических барабанов — как в «Крестоносцах во Пскове»,[551]— и готов на все, чтобы остановить его. Мое тело напряглось в веревках, я пытался поднести к глазу руку, ногу, но безуспешно и провалился в абсолютно невыносимую боль несбывшегося ожидания, меня мучил зуд, который требует прикосновения сильнее, чем, скажем, легкие требуют воздуха. В прошлом я ощущал нестерпимую — так мне казалось — боль, когда неумелые медицинские сестры забирали у меня артериальную кровь на анализ. И я всегда говорил себе, что предпочел бы этим ощущениям вечное небытие. Но эти мысли происходили от моего неведения. Смерть предпочтительнее реальной боли в миллион раз. Прошло бог знает сколько времени, прежде чем мой глаз — а вернее, оболочные клетки в жирных тканях, окружающих его, — снова почувствовал облегчение, пришел в норму, и я даже увидел (этим самым глазом) мою руку среди прохладных красных лепестков на полу.

Я поднял голову.

Передо мной на корточках сидел 2ДЧ. Капельки пота покрывали его лицо, словно чешуйки морду ядозуба. Он надел большие, длинные рукавицы из акульей кожи, нелепым образом напоминающие рукавицы для барбекю, которые продает «Уильямс Сонома». Он взял меня за голову и встряхнул, словно собака, убивающая белку.

— Забери своего паразита!!! — велел он. — Конец!

У меня даже не было возможности ответить — его большие пальцы, вымазанные пастой чили, тут же зарылись в мои глазницы. На этот раз я закричал по-настоящему. Кричал долго, а потом, когда глотнул воздуха, обнаружилось, что я дышу парами чили — эти изверги держали курильницу у моего рта. Я чувствовал себя так (даже поверил в это), словно меня выворачивают наизнанку и погружают в серную кислоту.

Настал момент, когда боль опять прекратилась. Мое лицо ласкал прохладный ароматный ветерок. Я лежал ничком, голова у меня была повернута набок. Я открыл неповрежденный глаз и увидел нечто странное: на меня пустым взглядом уставилась длинномордая, с торчащими в разные стороны усами гигантская крысоподобная тварь с глазами-бусинками. Броненосец. Он подобрался еще ближе и принялся вылизывать мой глаз. Я отпрянул с первобытным отвращением, но меня крепко держали, и все, что мне удалось, — это вздрогнуть всем телом.

— Хун тцунумтуб ец-ик-еен йах, — сказал стрекальщик.

Сильная боль растягивает время, так что не знаю, сколько раз 2 Драгоценный Череп повторял: «Забери своего уая». Может, десять, а может, все сто. Наконец он умолк, и снова послышался голос стрекальщика, который кричал мне в ухо какие-то экзорцистские слова. Ах вот оно что: они не просто мучают меня из злости, а пытаются изгнать Джеда из Чакала; согласно их теории, бес не выдержит, выйдет из Чакала и прихватит своего близнеца — того, что обосновался в 2ДЧ. Время от времени стрекальщик начинал целительное заклинание «Укумул кан», и на меня накатывала благодатная волна надежды и страстного желания, словно я наелся хабаньеро в ресторане, ко мне подошел официант с большой порцией мангового молочного коктейля и водит стаканом у меня под носом… но тут палач останавливался, так ничего мне и не дав, и пытка тут была уже не столько болью, сколько неудовлетворенной жаждой целительного бальзама, после чего мучители снова переходили к чили. Три миллиарда лет спустя все, что осталось от меня, — это большой комок животного страха, но в какой-то момент мне показалось, что они готовы прекратить истязания, а чуть позднее я услышал голос 2ДЧ: «Ч’ан» — «хватит».

— Ша’ нанб’ал-еен ек чак’ан, — произнес 3 Синяя Улитка. «Мы отведем его на полосу».

Вероятно, я уже не мог реально воспринимать действительность, но в их голосах мне слышались еще более тревожные нотки, чем прежде, напряжение, которое возникает, когда ждешь нападения сзади.

Стражники подняли меня и потащили прочь. На сей раз мне веки не зашивали, я все равно ничего не видел, потому что на землю опустилась темнота. Меня проволокли вниз по сорока неровным ступеням в большую арестантскую и привязали к деревянному щиту. От двух потрескивающих факелов шли горячие струи воздуха. Я попытался расслабить мышцы, чтобы легче принять ту боль, которой меня собирались попотчевать. Но вместо этого ощутил, что мои ноги, руки и грудь щекочут чем-то холодным.

«Что еще за фигню они придумали?» — в который раз спрашивал я себя. Вокруг меня началась суета. К моим ступням привязали беговые сандалии на тонкой подошве, на талии плотно затянули пояс, а на голову надели кожаную шапку с деревянными вставками — их для прочности прилепили смолой и обмотали ремнями из кишок, словно наконечник прикрепляли к копью. Я некоторое время убеждал себя, что это доктор Лизуарте закрепляет электроды у меня на голове и ничего ужасного со мной не случилось. Но потом одна из холодных щекочущих штук добралась до моей шеи, я непроизвольно хихикнул, скорчился и открыл действующий глаз. Кто-то кисточкой с длинной щетиной, вроде тех, какими китайцы пишут свои иероглифы, рисовал белые символические точки на моей загорелой коже. Я разглядел вытатуированные зигзагообразные полосы на руке, держащей кисточку, и по ним сразу же понял (как вы по футболке в черно-белую полоску сразу узнали бы футбольного судью), что передо мной аххо’омсах — исполнитель, слуга. Пожалуй, наиболее точное слово — «приготовитель». Зигзаги на его руке были коричневыми, а не синими, и это означало, что он эмса’аххо’омсах — приготовитель низшего ранга, своего рода неприкасаемый, который должен иметь дело с нечистыми вещами. Я попытался повернуть голову вправо-влево, чтобы увидеть, что там делают другие, но не смог — мешал большой широкий убор с двумя парами разветвляющихся отростков… может, это рога, подумал я… да, рога, оленьи рога. Они наряжали меня оленем.