Зная, что со временем все страны становятся богаче (глава 8), рис. 18–1 можно воспринимать как стоп-кадр из фильма, демонстрирующего, как человечество со временем становится счастливее. Такой прирост счастья – это еще один индикатор человеческого прогресса, и один из самых важных. Конечно, этот моментальный снимок не то же самое, что многовековая хроника, для которой людей по всему миру снова и снова опрашивают, прослеживая изменение уровня счастья во времени; таких данных просто не существует. Но Стивенсон и Уолферс изучили все существующие лонгитюдные исследования и обнаружили, что в восьми из девяти европейских стран уровень счастья между 1973 и 2009 годами рос в корреляции с ростом ВВП на душу населения[779]. Всемирный обзор ценностей подтверждает ту же гипотезу для мира в целом: в сорока пяти из пятидесяти двух стран уровень счастья повысился между 1981 и 2007 годами[780]. Эти данные ставят жирную точку в истории парадокса Истерлина: теперь мы знаем, что богатые люди и богатые страны счастливее бедных и что люди становятся счастливее, если их страны богатеют (а это значит, что все люди со временем становятся счастливее).

Разумеется, счастье – вопрос отнюдь не только дохода. Это так не только для отдельных людей с их разными жизненными обстоятельствами и темпераментом, но и для государств, как очевидно из разброса точек вокруг пунктирной линии на рис. 18–1. Уровень счастья в стране выше, если ее жители более здоровы (при равном уровне дохода) и, как я уже упоминал, если они вольны выбирать, что им делать со своей жизнью[781]. Культура и география тоже важны: подтверждая существующие стереотипы, латиноамериканские страны счастливее, чем должны бы быть, учитывая их доход, а экс-коммунистические государства Восточной Европы несчастнее[782]. Исследование мирового счастья 2016 года обнаружило еще три фактора, коррелирующие со средним уровнем счастья в стране: социальная поддержка (сообщают ли люди о наличии друзей и родственников, на которых можно рассчитывать в трудные времена), щедрость (жертвуют ли они деньги на благотворительность) и коррупция (считают ли они бизнес в своей стране коррумпированным)[783]. Тем не менее нельзя утверждать, что эти факторы повышают уровень счастья в стране. Во-первых, счастливые люди смотрят на мир сквозь розовые очки, чаще замечая хорошее как в личной жизни, так и в общественной. Во-вторых, счастье, как говорят социологи, эндогенно: счастливые люди скорее становятся добрее к ближним, щедрее и честнее, а не наоборот.

~

США попадают в разряд стран, чей уровень счастья ниже, чем должен быть, исходя из благосостояния страны. Американцы отнюдь не несчастны: почти 90 % считают себя как минимум «довольно счастливыми», почти треть «очень счастливыми», а когда их просят выбрать свое место на шкале, простирающейся от худшей до лучшей из возможных жизней, они чаще всего выбирают седьмой из десяти уровней[784]. Но в 2015 году США заняли тринадцатое место среди стран мира по уровню счастья (уступив восьми странам Западной Европы, трем странам Британского Содружества и Израилю), хотя средний доход в США был выше, чем в любой из них, за исключением Норвегии и Швейцарии[785]. (Великобритания, чьи граждане в среднем оценили свой уровень счастья в 6,7 балла, считая от нуля как наихудшей жизни, оказалась на 23-м месте.)

Кроме того, Соединенные Штаты не становятся в среднем счастливее со временем (еще одна ловушка, побудившая скоропалительно возвестить о существовании парадокса Истерлина: данные об уровне счастья в США начали собирать раньше, чем во всех прочих странах). С 1947 года уровень счастья в Америке колеблется в узком диапазоне, реагируя на различные рецессии, кризисы, экономические проблемы и биржевые пузыри, но не демонстрируя ни стабильного роста, ни снижения. В одном из наборов данных можно разглядеть некоторый спад американского уровня счастья с 1955 до 1980 года с последующим ростом вплоть до 2006-го; другой фиксирует небольшое сокращение доли сообщивших, что они «очень счастливы», начавшееся в 1972 году (хотя суммарная доля тех, кто говорит, что «очень счастлив» и «довольно счастлив», не изменилась)[786].

Стагнация американского уровня счастья не опровергает общемировую тенденцию, в рамках которой счастье растет вместе с богатством, потому что, наблюдая за изменениями в богатых странах на протяжении нескольких десятилетий, мы вглядываемся в очень небольшую часть шкалы. Как подчеркивает Дитон, если смотреть на пятидесятикратную разницу в доходе между, скажем, Того и США, соответствующую четверти тысячелетия экономического роста, динамика очевидна; но в случае двукратного роста доходов внутри одной страны за какие-то двадцать лет эффект может потонуть в статистических шумах[787]. К тому же неравенство доходов выросло в США сильнее, чем в странах Западной Европы (глава 9), так что рост ВВП страны мог пойти на пользу меньшей доле населения[788]. Размышления об американской исключительности – бесконечно занимательное времяпрепровождение, но, что бы ни было тому причиной, счастьеведы согласны, что США выбиваются из глобальной тенденции изменения субъективного благополучия[789].