И последнее, но никак не по важности: изысканные плоды человеческого разума стали неправдоподобно доступны представителям всех слоев общества. Нам сложно себе вообразить всепроникающую скуку, царившую когда-то на географически изолированной ферме[751]. В конце XIX века не было не только интернета, но и радио, телевидения, кино и музыкальных записей, а в большинстве домохозяйств даже книг и газет. Для развлечения мужчины ходили выпить в салун[752]. Писатель и редактор Уильям Дин Хоулз (1837–1920) в детстве развлекался тем, что перечитывал страницы старых газет, которыми его отец оклеил стены их лачуги в Огайо.

Сегодня любой деревенский житель может выбирать из сотен телеканалов и полумиллиарда веб-сайтов; ему доступны любые из издающихся в мире газет и журналов (включая их архивы за предыдущую сотню лет), великие литературные произведения, не защищенные авторским правом, энциклопедия, которая в семьдесят раз объемнее «Британники» и примерно равна ей по точности, все шедевры классической музыки и мировой живописи[753]. Он может проверить достоверность слухов на сайте snopes.com, поучиться математике или естественным наукам в Академии Хана, обогатить лексику благодаря Словарю американского наследия, просветиться с помощью Стэнфордской философской энциклопедии, посмотреть видеозаписи лекций ведущих гуманитариев, писателей и критиков, многие из которых давно покинули этот мир. Сегодня бедному Гиллелю не пришлось бы терять сознание от холода, подслушивая уроки через чердачное окно на крыше школы.

Даже для состоятельных жителей западных городов, которые в любой момент могут отправиться в любой из храмов культуры, доступ к произведениям искусства и литературы расширился невероятно. Когда я был студентом, любителям кино приходилось ждать годами (в лучшем случае), чтобы увидеть ту или иную классическую картину в местном кинотеатре или по ночному телеканалу; сегодня любой фильм можно немедленно посмотреть онлайн. Я могу послушать любую из тысяч песен, пока бегаю, мою посуду или жду в очереди на регистрацию автомобиля. Нажав несколько клавиш, я могу насладиться галереей работ Караваджо или трейлером «Расемона», услышать, как Дилан Томас декламирует «И безвластна смерть остаётся»[754], Элеонора Рузвельт читает вслух Всеобщую декларацию прав человека, Мария Каллас поет O mio babbino caro, Билли Холлидей исполняет My Man Don’t Love Me, а Соломон Линда – Mbube. Всего несколько лет назад я не смог бы порадовать себя такими впечатлениями ни за какие деньги. Недорогие наушники, обеспечивающие высокое качество звучания, а скоро и картонные очки виртуальной реальности будут углублять эстетические переживания не в пример дребезжащим динамикам и размытым черно-белым изображениям моей юности. А те, кто по-прежнему предпочитает бумагу, могут приобрести подержанный экземпляр «Золотой тетради» Дорис Лессинг, «Бледного огня» Владимира Набокова или «Аке: годы детства» Воле Шоинки по доллару за штуку.

Соединение технологии цифровых сетей с коллективными усилиями тысяч добровольцев поразительным образом расширило доступ к величайшим достижениям человечества. Нет смысла спрашивать, какой момент был самым благоприятным для развития культуры; ответ очевиден: сегодня, пока завтра его не превзошло. Эта уверенность не зависит от обидных сравнений качества работ прошлого и настоящего (которые мы и не вправе делать, учитывая, что множество великих произведений прошлого не были оценены по достоинству своими современниками). Она вытекает из безостановочно растущего творческого потенциала и постоянно накапливающейся культурной памяти человечества. Мы имеем в своем распоряжении практически все работы гениев и прошлого, и настоящего, а люди, жившие прежде, не могли пользоваться ни тем ни другим. Больше того, мировое культурное наследие доступно сегодня не только богатым и тем, кому повезло жить в правильном месте, но и любому, кто подключен к неохватной сети знаний, а это значит – большинству человечества, а очень скоро и всем жителям Земли.

Но стали ли мы счастливее? Если в нас есть хотя бы толика благодарности, должны бы. По сравнению со своим соотечественником, жившим полвека назад, американец 2015 года проживет на девять лет дольше, проучился на три года больше, дополнительно зарабатывает 33 000 долларов в год в пересчете на одного члена семьи (и не половина, а только треть этого дополнительного дохода будет потрачена на предметы первой необходимости) и располагает восемью лишними часами отдыха в неделю. В это свободное время он или она могут читать книги из интернет-библиотек, слушать музыку со смартфона, смотреть кино на телевизоре с экраном высокого разрешения, общаться с родственниками и друзьями по скайпу или обедать в тайском ресторане вместо того, чтобы питаться жареными мясными консервами.

Но если судить по устоявшемуся стереотипу, американцы сегодня вовсе не в полтора раза счастливее (как было бы, если уровень счастья зависел бы от дохода), и не на треть счастливее (как если бы он зависел от образования), и даже не на одну восьмую счастливее (как если бы он зависел от продолжительности жизни). Люди жалуются, ноют, стенают, брюзжат и ворчат с прежней силой, а доля американцев, сообщающих социологам, что счастливы, не меняется десятилетиями. Массовая культура обратила внимание на эту неблагодарность, породив интернет-мем и хештег #firstworldproblems («#проблемы_первого_мира»). Юморист Луи Си Кей в своем монологе, известном как «Все прекрасно, все несчастны», формулирует это так: