Он поцеловал меня в щеку.

— Ты дал мне взамен империю.

Мы разошлись, пожав друг другу руки, как равные. Мы больше не были наставником и учеником.

Мы были семьей.

И это было все, чего я, блять, когда-либо хотел.

Эпилог

Клео

Год спустя …

Долгое время я была чужой в своей жизни, в своем прошлом, в своей семье.

Но теперь я была дома. Я обрела покой. Я обрела радость.

Артур наконец-то был моим — таким, каким и должен быть. Мы были счастливы — как и должны были быть. И мы были в безопасности — как я всегда надеялся.

Наши шрамы все еще заживали, наше будущее все еще развивалось. Но мы были вместе, и это было все, что имело значение.

— Клео, сегодня

У жизни есть свойство разрывать кого-то на части, прежде чем осуществить его самые заветные мечты.

Невзгоды, которые мы пережили, чтобы одержать победу, сделали все намного ярче, насыщеннее и ценнее.

Намного ценнее

Сев в постели, я посмотрела на мужчину, который владел моим сердцем.

Мое сердце сжалось в кулак и подпрыгнуло, как это бывало каждое утро. Было так легко забыть о его сияющей силе, когда сон уносил нас в далекие миры. Но каждый раз, когда я просыпалась в объятиях Артура, я вспоминала о его опасной мощи. Его огромной силе воли. Неудивительно, что он добился такого успеха перед камерами.

Неудивительно, что люди стекались к нему и слушали — искренне слушали — его идеи и предложения.

Нежными пальцами я убрала чернильные пряди волос с его щеки. Двенадцать месяцев стерли с его глаз морщинки и стерли с его лица напряжение.

Отказ от известного нам образа жизни оказался лучшим, что с нами когда-либо случалось.

Мы не только регулярно посещали «Чистую порочность», но и стали лучшими друзьями с Мелани и Молли. Мы расставались всего на несколько дней, и наши телефоны постоянно звонили — они спрашивали мнение Артура, болтали без умолку и вообще были лучшей семьей, которая у меня когда-либо была.

Так много изменилось за год, но все это было к лучшему.

Грассхоппер был президентом; Уоллстрит был признанным авторитетом, но Артур … он был блудным ребенком, реформирующим мир и совершающим революцию. Каким-то образом он стал для них больше, чем просто президентом — он стал настоящим идеалистом, спасителем для всех, кому нужно было высказаться, но некому было доверять.

Я так счастлива, что он счастлив.

И из-за его происхождения все стекались к нему. Преступники верили в него и слушали. Средний класс был заинтригован им и обращал на него внимание. И люди у власти, которые относились к земному шару как к своей личной игровой площадке, боялись его.

Идеальное сочетание власти и угроз.

Наконец-то, после войны, тайн, обмана и затянувшейся вендетты, мы, наконец, наслаждались нашим с таким трудом завоеванным миром.

Осторожно повернувшись, я подперла голову рукой и изучала неприлично роскошного мужчину, который украсил мое сердце и душу. Он спал на животе, обхватив подушку руками. Огромная татуировка на его спине была единственным напоминанием о мире, от которого мы отказались, чтобы спасти его в целом.

Вначале он нервничал, не знал, как говорить, пытался притвориться кем-то, кем он не был, перед дикторами и журналистами. Но однажды вечером я напомнила ему, что это была его идея. Это был его выбор, и люди отреагируют лучше, если увидят правду.

На бумаге он дистанцировался от преступного мира, но в душе все еще был байкером. И чтобы публика следовала за ним, он должен быть верен своему наследию.

На следующий день он расстегнул рубашку и представил миру свою татуировку. Он открылся — рассказал о своем тюремном заключении, о своей любви к своему клубу и даже обошел щекотливые темы о том, что случилось с «Кинжалом и розой» и «Ночными крестоносцами».

За одну ночь он превратился из политика-подражателя в кого-то, кого воспринимали всерьез. И с этими государственными инвестициями он наконец превратился в человека, которым я всегда его знала.

Он стал Артуром «Килл» Киллианом — вдохновителем, гением — представителем обездоленных и обделенных.

Он тяжело вздохнул, веки его мечтательно дрогнули. Его точеные бицепсы и резкая линия подбородка выглядели такими красивыми. Чем больше он погружался в раскрытие международной преступности и мошенничества, тем восхитительнее это было.

Я так гордилась им.

Гордилась всем, чем он стал.

Я также гордилась собственными начинаниями. «Кинжал и роза» больше не была заброшенной пустошью. Ее переоборудовали в ветеринарную усадьбу для больных животных и животных, с которыми жестоко обращались. Коррин приехала из Англии, чтобы помочь мне, и когда я была в отъезде с Артуром, она в одиночку руководила всем нашим персоналом из трех ветеринаров.

Когда я обратилась к Артуру со своей идеей, он усмехнулся и сказал, что ничего лучше быть не может. Мы спасали мир не только для людей, я спасала его еще и для животных.

Стягивая одеяло, я прикусила губу, когда увидела на его заднице несколько отметин в форме полумесяца. Следы от моих ногтей со вчерашнего вечера. Я поёжилась, вспоминая, как он наполнял меня. Сзади, спереди, у стены, на полу. Он трахал меня без устали и любил вечно.

Чем дольше мы были вместе, тем более ненасытными становились. Это могло стать реальной проблемой. Но, с другой стороны, можно ли вообще считать проблемой влюбленность?

Нет, никогда.

Я беспокойно заерзала от нового желания.

Я всегда был благодарна за свою жизнь. Я была умна — обладала навыком врачевания, который могла использовать где угодно, и целую жизнь любви от моего идеального друга. Все это дары, удивительные дары — особенно Артур.

Мне нравилось думать, что я их заслуживаю, но судьба требовала от меня гарантии.

Итак, из-за этого я потеряла все. Жизнь лишила меня родителей, дома, второй половинки и смыло мое прошлое. Я могла бы запутаться. Могла бы принять тьму и гнев и никогда не найти пути назад.

Но я этого не сделала.

Я оставалась верной себе, даже когда не знала, кем была.

Я никогда не переставала верить.

А взамен судьба решила, что я заслужила свои дары. Я получала их снова и снова, и с того дня глубоко ими дорожила.

Я бы никогда ничего не принимала как должное.

Никогда.

— Лютик, о чем бы ты ни думала, перестань.

Мое сердце затрепетало от его сонного голоса.

— Ты слышишь мои мысли?

Его зеленые глаза приоткрылись,