– А что теперь, удавиться? – усмехнулся Сергей.

– Да нет, тебе не надо. Пусть давится кто из ума выживает, – рассудил Заруба. – Только я смотрю, как у вас все легко. Легко вы живете. Наверно, так и надо.

Вечером Сергей вернулся в Москву. Весь день он был на людях. Теперь никого рядом с ним не было. И он сразу почувствовал себя в этом огромном многомиллионном городе одиноким. Очень одиноким. За эти годы он немного нажил друзей. Но все они были в КБ. А КБ вдруг стало для него чужим. Был, конечно, брат, Владимир. Но он был в Есино. А Сергею нужен был кто-то здесь, рядом, с кем бы он мог сейчас перекинуться живым словом. Был самый дорогой для него на свете человек – Юля. Но она тоже была не с ним. А где? Сергей мог только догадываться: либо дома, либо у матери, либо на даче. Ни по первому, ни по второму, ни по третьему адресу он даже не мог ей позвонить. Но почему до сих пор не позвонила она сама? Неужели она еще ничего не знала? Был умный, добрый Бочкарев. Ему Сергей позвонить бы мог, несмотря на поздний час. Но Бочкареву звонить не хотелось. Помешало ущемленное самолюбие. Слишком это было бы похоже на разговор отверженных. Незаметно для себя самого он снова вернулся к мыслям о Юле. Решил сам ей на сей раз не звонить. Пусть все узнает не от него. И не только узнает. Пусть как-нибудь проявит себя на этом крутом повороте в его жизни. Раздумья его прервал телефонный звонок. Сергей быстро снял трубку.

– Вы уже дома? – услышал он голос Ирины и обрадовался ему, хотя сам за все это время не вспомнил о ней ни разу. А Ирина, не дождавшись ответа, продолжала: – Я вам звонила уже дважды.

– Я только вкатился. Знаете, пока все там передал, тары да бары. Потом шастал по магазинам.

– Когда вы уезжаете?

– Завтра утром.

– Я хотела помочь вам собраться.

– Спасибо, Ирочка. И обязательно поможете, – поблагодарил Сергей. – Только не сейчас. Поеду на юг – тогда.

– Путевка будет завтра, – сообщила Ирина.

– А Боровиков сказал: во вторник, – вспомнил Сергей.

– Он бы и к концу месяца не достал, – засмеялась Ирина. – Я соединила с кем надо шефа, и вы знаете, он сам все пробил. Шеф, когда захочет, он как паровоз. Вы очень расстроены, Сереженька?

– В общем-то, да, – не стал скрывать Сергей, почувствовав в ее голосе искреннее участие.

– Я тоже, – сказала она. – А потом подумала: а чего, собственно, вам переживать? Вам везде открыта дорога. Вы будете кандидатом, доктором, член-корром. Не верите мне? Спросите у вашего Верховского. Он-то точно обрадуется, когда узнает, что вы ушли из КБ.

– Что меня отсюда вытурили, – поправил Сергей.

– Для него это не имеет ни малейшего значения. Он будет лишь рад, если вы вернетесь в науку.

Она говорила очень убежденно. Она встряхнула его. С него свалилась какая-то тяжесть.

– Вы верите, я буду член-корром? – оживился он.

– Вы на уровне мировых стандартов. Я же читаю. Я знаю, – горячо заговорила Ирина. – А вы не верите?

– Вы прелесть, Ирочка. Если бы вы были рядом, я расцеловал бы вас! – засмеялся Сергей. – А в КБ обо всей этой истории уже знают?

– Только о ней и говорят.

– Что именно?

– Одни вас хвалят. Говорят, вы и тут оказались умнее всех: надо и о себе подумать. Другие недоумевают, почему шеф вас отпустил.

– И никому не приходит в голову, что меня просто выставили за дверь?

– Пришло.

– Кому?

– Юле.

– Она сама сказала вам?

– Сама.

«Странно, почему же она до сих пор мне не позвонила?» – чуть не вырвалось у него. Но он не стал задавать такого вопроса Ирине. Он лишь поблагодарил ее:

– Спасибо, Ирочка, за заботу. Вы самый теплый человек на свете.

– Не надо меня благодарить, – вдруг сухо сказала она.

Сергей сразу почувствовал смену ее настроения. Понял, что обидел ее. Но он не хотел этого и смутился.

– Я не шпион в лагере ваших соперников. Я люблю вас и поэтому так откровенна с вами, – продолжала она. – Если бы вы позвали меня с собой, я поехала бы с вами к вашим старикам. Потом на юг. Потом на Камчатку. Потом на Чукотку. Потом совсем к чертям на кулички. Но не ради вашей благодарности. Отдыхайте, Сережа.

Она повесила трубку. Он услыхал прерывистые гудки и тоже сердито бросил трубку на рычаги. «И этой досадил. Надо же родиться такому уроду? – подумал он. – А впрочем, в чем я виноват? Мне-то ведь хотелось только одного – закончить свою работу!»

Владимир не обманул. Как и обещал, в пятницу ночью он уже был в родном селе. Его и ждали и не ждали. Решили: не приедет вечером – приедет утром. Или даст телеграмму, как договорились с Сергеем. Но телеграммы не было. И мать, несмотря на поздний час, не спала. Владимир приехал. И Занда, загнав кошку на чердак, громким лаем разбудила весь дом. Но ее никто не ругал, потому что все были рады приезду Кольцова-младшего. Второй раз, уже всем семейством, поужинали, и братья стали собираться на зорьку. До рассвета оставалось часа полтора. Но они еще в Есино планировали засесть в шалаши по темноте и теперь спешили не опоздать. Шалаши Сергей построил на островках, посреди озера, метрах в трехстах один от другого.

Ночь стояла тихая, безветренная. Но небо все же заволокло облаками. Звезд почти не было видно, и горизонт тоже начал отбеливать позднее обычного. До озера шли кустами, потом по лугу теми же стежками, по которым ходили еще в далеком детстве. Они не прошли и половину пути, а Занда уже побывала в воде и, мокрая, вернулась встретить их. Она же первой прыгнула в лодку. Сергей сел за весла. Владимир столкнул лодку с берега. Плыли без лишнего шума. Вода в озере была теплой, казалась в темноте густой и застывшей.

Сергей высадил в шалаш Владимира и поплыл дальше.

– Ни пуха ни пера! – напутствовал его Владимир.

– Пошел к черту! – как требовала того примета, ответил Сергей и налег на весла. Минут через десять он, с ходу вогнав лодку в камыш, тоже был в укрытии. Однако высаживаться на островок, как Владимиру, ему и думать было нечего. Островок тонул, едва на него ступала нога. Так что ему предстояло стрелять прямо с лодки. Сергей зарядил ружье и затаился. Было еще темно и так тихо, что даже слабые, в отдалении родившиеся звуки слышались совершенно отчетливо. Гудели комары. Плескалась рыба, то играя, то спасаясь от хищника.

Светать начало примерно через полчаса над противоположным берегом, в заозерной стороне. Сначала край неба там едва посинел. Потом синь будто бы размылась. Горизонт посветлел и чуть видимо зарумянился. Но облака висели плотно. И солнце так и не пробилось сквозь их махровую пелену. Немного погодя румяна пропали, а светлая размоина стала шире и вытянулась далеко за пределы озера. На ее светлом фоне сразу же обозначился округлыми шапками осин и острыми шпилями елей лес. И выплыли снова из былинного небытия шатры стогов, сметанных на заливном лугу, и покосившиеся, давно уже потерявшие всякий цвет купола церквушки в заозерном селе. Все это до самых мельчайших деталей было знакомо Сергею еще с детства. И десять, и пятнадцать, и, наверно, сто лет назад так же чернел над этим озером лес; так же косили земляки Сергея в низинах, за озером, траву и сметывали ее в стога; так же студено и прозрачно было озеро; таким умиротворяще спокойным висело над ними небо, порой бездонно-голубое, чаще затянутое хмурыми тучами, а еще чаще синее, с медленно, будто нехотя проплывающими над этим озером снежными облаками. Окружающий мир дышал покоем. Он не спал, не замер, этот мир. Он весь был полон жизни – шевелений, шорохов, всплесков, посвистывания, покрякивания. Но все эти звуки не только не нарушали всеобщего покоя, а, наоборот, лишь усиливали его ощущение. Он был властным, этот покой. Он заполнял душу, проникал в каждую нервную клетку, успокаивал и в то же время будил широкие и глубокие, под стать раскинувшейся вокруг озерной глади, мысли и чувства.