Мыслей было много. Одни еще злей разжигали в нем обиду, другие – сегодня их почему-то было больше, и звучали они убедительнее – настойчиво успокаивали. Ведь если бы Александр Петрович не был так категоричен, он мог бы напомнить ему, что вообще-то попал в КБ и стал конструктором почти случайно, лишь в силу определенных обстоятельств. Что он, по всем своим данным, прирожденный исследователь, способный аналитик и его место, конечно, не столько за кульманом, сколько в лабораториях научно-исследовательских институтов. И, стало быть, не было в том ничего плохого, если его в какой-то момент снова вернули к тому, с чего он начал свой путь. Ведь защититься ему все равно было надо! А сделанная им последняя работа разве не стала еще одним убедительным доказательством того, что он для этого давно уже созрел? Но беда, а вместе с ней и обида в том, наверное, и состояла, что Кулешов почему-то не посчитал нужным вдаваться во все эти рассуждения и подробности, а отбарабанил ему свое решение, как в былое время Семин давал приказ с вышки – коротко и ясно: выдвинуться на огневой рубеж и поразить цель. Были и другие мысли, которые в основном тоже успокаивали, но которые Сергей просто не успел переварить, так как Занда между тем делала свое дело и подняла уток. Они с шумом взлетели. Сергей услыхал их недовольные голоса, торопливое хлопанье крыльев и сразу забыл обо всем на свете. Он пригнулся к борту лодки, стараясь разглядеть птиц на фоне зари. И увидел их: трех кряковых и двух чирков. Стайка, описав в воздухе полукруг, полетела над озером. От Сергея они пролетели метрах в ста. Стрелять по ним было далеко. Но от Владимира они были совсем близко. Он выстрелил раз и почти сразу же второй и выбил этим дуплетом одну утку из стайки. Едва гул выстрелов раскатился за берега, утка тяжело ударилась о воду. И тотчас Владимир заторопил Занду: «Занда! Подай! Быстро подай!»

Стало светло. Уже отчетливо виделись берега. Послышался перезвон колокольцев и мычание коров. К озеру, на заливные луга, из окрестных сел погнали стада.

Пара чирков вывернулась из-за высокой колки камыша и взмыла вверх совершенно неожиданно. Но Сергей все-таки успел вскинуть ружье и выстрелить. Дробь не задела птиц, но, очевидно, напугала их, потому что один чирок после выстрела круто отвернул вправо, а другой полетел еще выше. Сергей тем не менее накрыл стволами именно его и выстрелил второй раз. Чирок сложил крылья и рухнул с высоты вниз.

Следующие четыре выстрела он, однако, промазал. А Владимир стрелял три раза и сбил еще одну утку. Сергей не завидовал брату. Он знал, что Владимир стреляет лучше. У него и реакция была быстрей и глаз наметанней. И хотя было немного обидно палить, как говорят охотники, в вольный свет как в копеечку, Сергей тем не менее не расстраивался: во время охоты он обрел душевный покой. И то, что волновало его еще накануне, теперь казалось ему незначительным, ненужным, не стоящим даже малых переживаний. Все эти интриги, недооценки, недопонимания каких-то всем очевидных вещей выглядели просто ничтожными по сравнению с вечным покоем озера, с безмолвием манящих светлых далей, раскинувшихся до самого горизонта, с неторопливым и плавным движением облаков-пилигримов.

Часам к девяти утка почти совсем перестала мотаться над озером. Лет практически прекратился. И наконец-то солнцу удалось пробиться сквозь облака. Его лучи, как гигантские световые столбы, уперлись в воду, и она, обрадованная им и обласканная ими, тотчас же засверкала и заискрилась мириадами бликов. Сергей вытолкнул лодку из укрытия, подобрал убитого им чирка и поплыл к брату. Владимир не против был бы посидеть еще часок. Но Сергей справедливо урезонил его:

– Куда нам больше? И так жареха получится царская. Давай лучше поплаваем.

– Ну давай, – согласился Владимир.

Они забрали вынесенную на маленький островок Зандой утку и поплыли к песчаному откосу. Там и берег и дно озера сплошь было устланы мелким песком, мягким и чистым, будто его специально вымачивали и простирывали в мыльной пене. Солнце еще не успело нагреть его, но он все равно не был холодным.

Сергей разделся и лег на разостланную штормовку. Владимир не поленился, принес из лодки сена, бросил охапку брату.

– Положи под себя, – посоветовал он.

– Сейчас жарко будет, – взглянув на небо, сказал Сергей.

– Когда будет, тогда будет, а пока давай, – ответил Владимир и тоже начал раздеваться. А когда разделся, то не сел и не лег на песок, как старший брат, а бегом бросился в воду. Нырнул, вынырнул и поплыл от берега. Потом перевернулся на спину и, раскинув руки, лег на воде. К нему тотчас подплыла Занда и даже попыталась забраться на него. Но он, испугавшись ее когтей, снова ушел под воду. Занду это обескуражило, она заскулила и повернула к берегу. А скоро вылез на берег и Владимир. Теперь он сел рядом с братом и заговорил:

– Ты уехал тогда, а ребята потом тебя ругали.

– За что? – не понял Сергей.

– Почему ты к Ачкасову не сходишь?! Рассказал бы ему обо всем.

– Ачкасова нет в Москве. Он отдыхает, – объяснил Сергей. – Но дело даже не в этом. Он ведь не нянька. Спасибо ему, и так для меня сделал немало.

– Нет, тогда другой разговор, – кивнул Владимир. – Что же ты сам решил?

– Решил принять предложение Кулешова. Другого выхода у меня нет. Впрочем, оно даже, может, лучше будет.

– Для кого?

– Наверно, для всех. А для меня – уж это точно.

– Вот ты как заговорил! – удивился Владимир.

– Есть основания, братишка, – усмехнулся Сергей.

– Когда же это они появились? Вроде когда прощались в Есино, их не было.

– Были, наверно, уже и тогда. И раньше были. Не думал только о них, а вчера вот задумался.

– Ты попроще можешь? – не вытерпел Владимир.

– Могу, – согласно кивнул Сергей. – Все проще простого. Я сюда вчера приехал. Мать напоила чаем с медом, и я рванул на озеро. Шалаши ставить. Возился тут и все никак не мог понять своего состояния. До того чувствовал себя неожиданно легко и свободно, будто в страшную жару раздели меня донага, да еще свежей водой окатили.

– Ничего удивительного: в отпуск ушел, – заметил Владимир.

– Не в том дело. И в прошлом и в позапрошлом году в отпуске я бывал, а такого раскрепощения, другого определения и не подберешь, даю тебе слово, и не наступало. Я только сейчас понял, в каком напряжении прожил последние годы. Впрочем, пожалуй, даже не прожил, находился. Хочешь верь, хочешь нет: я раньше, когда, бывало, в Москву приезжал, за месяц больше успевал всего посмотреть и всюду побывать, чем за все это время, которое работаю в КБ. Ты вспомни, где меня по телефону находил: работа – дом, дом – работа. Суббота и воскресенье самые лучшие дни, чтобы творчески пошевелить мозгами. Ведь если бы не Юля, я наверняка и раза бы в театр не сходил. Разве так можно жить, брат? Читать некогда. Газеты и журналы получаю пачками, а читаю только иностранную хронику, ну и еще ерунду какую-нибудь из мелочи про слонов и бегемотов, для души, чтобы хоть перед сном отключиться от своих рабочих мыслей и уснуть. Мне во сне уже чертежи снятся. И все в них не так, все что-то хочется улучшить.