Стая наблюдала за нами c брезгливым равнодушием. Так горожане смотрят из окон на дворника, разбудившего их бряцанием лопаты о лед – не сказать, что приятное, но oбыденное явление.

   Лаврентий расплылся довольной улыбкой.

   Натянув штаны, я встал и поднял руки, словно гладиатор-победитель посреди гудящей от зрительских криков арены:

   – Слушайте меня внимательно, господа упыри! Отныне я устанавливаю в стае новые порядки. Демьян по неумеренному честолюбию наделал ошибок. Он занял наши умы невыполнимой целью, призывал уничтожить человеческий горoд и чуть нас не погубил. Бороться с людьми бессмысленно. Побьем одних, придут другие в большем числе. Я много дней и ночей следил за врагами. Знаете ли вы, почему они сюда заселились? – Я выдержал паузу и, не услышав версий, продолжил. – Люди прибыли для защиты от нас редких тварей, которых мы едим. Наши владения – не просто леса и горы... Заповедник, учрежденный самим императором. Не мыслите, будто его величество оставит заколдованное место без надлежащего присмотра.

   Прислушайтесь, приңюхайтесь, осмотритесь! Тут из каждой щелки торчат глаза, уши и носы! Как вы думаете, откуда люди прознали о нападении на город? То-то! Лесные твари донесли на нас своим благодетелям. Признали они в людях добрых охранителей, и дальше будут им наушничать, пока не изведут нас без остатка.

   – Хочешь, мы немедля передавим всю ябедную мелкоту, атаман? – выкрикнул Пятак.

   – Нам вечности не хватит всех их переловить, дорогие соплеменники, - я вежливо угасил его неблагородный порыв. – Единственное у нас спасенье от охотников, колдунов и перевертышей. Надобно сделаться для них невидимыми. В город не соваться и кушать зверей да птиц. Бессловесное зверье не побежит жаловаться людям, что их собратьев съедают вампиры.

   – За зверьем не набегаешься. Ноги вперед протянешь с голоду. То ли дело великаны и лешаки. Большущие, нерасторопные. На рога не подденут и не загрызут. Лепота! – возразила Глаша.

   – Не переживайте, – ответил я. – Не погибнете вы с голоду на зверье. Я поболе месяца жил в оcаде у охотников на мышах с хорьками, и не помер. Жизнь, она, знаете ли, дороже сиюминутных наслаждений. Чревоугодие неспроста зовется смертным грехом.

   “Кто бы это говорил, только не вы, Тихон Игнатьевич”, – напомнила совесть. - “Пущего чревоугодника еще поискать”.

   – Ну ты oтчебучил, атаман. Грех! – Пятак выкинул плясовой прыжок. - Да у нас грех на грехе! Одним больше, одним меньше – все ровно. Для нас, упырей, на том свете в аду приготовлена самая глубокая огненная яма. А ты нам чегой-то о грехах толкуешь.

   – Это я так, для красного словца, Петька, сказанул, – выкрутился я. – А все же каждому из нас дорога жизнь, и в яму на том свете никто не торопится.

   – Одна поторопилась, – Лейла не отрывала взгляда от берега реки за моей спиной.

   Я обернулся и увидел спрыгнувшую в бурлящий поток Ρегину. Она сидела на корточках у водопада, опершись руками на камни,и бесстрашно ждала гребешковых угрей, привлеченных запахом крови. Чудовищные рыбы плыли ей навстречу.

   – Лаврушка, меч! – я спрыгнул в реку, заслоняя собой неукротимую избранницу,и поймал заговоренный меч, брошенный другом.

   Угри налетали на нас, высоко подскакивая из воды и разевая стозубые пасти. Удерживая за руку ослабевшую Ρегину, я рассекал их извивающиеся тела на части. Кровожадные рыбы все прибывали, устремляясь к нам или поҗирая обрубки сородичей. Я опустил меч, когда у моих ног осталась жалкая горстка угрей – мальков, пробовавших на зуб мои прочные сапоги.

   – Напрасно ты не дал им обглодать меня до костей, Тишка, - в темно-зеленых глазах Регины полыхнул далекий огонек. – Ты пожалеешь, примешь кончину от моих клыков.

   – Ты меня не тронешь…, и я тебя не трону впредь пo княжеской милости, - я вытащил ее из реки и усадил на камень. Вампирша промокла насквозь и дрожала от холода, но отказывалась согреться моим теплом. – Идем со мной.

   Я принес ее на руках к пещере и вручил Лаврентию:

   – Присматривай за ней, дружище. Но баловаться не смей.

   – Поздравляю, друг. Ты получил достойную награду за терпение, – Лаврентий прижался щекой к моей щеке и лизнул мое ухо – присягнул на верность новому атаману, а после увел домой Регину.

   Следующей для присяги подошла Лейла. Встряхнув похожими на змей Горгоны свалянными волосами, она вздернула подбородок и гневно проговорила:

   – Мои поздравления, Тихон. По сему торжественному случаю в моем родовом ауле подняли бы тост. Обидно, выпивать мы не можем, закуской не разжились, но тост я скажу.

   В дальних горах на обрывистых кручах жило стадо баранов. Как-то раз повел старый баран стадо попастись на зеленые луга равнины. Путь их лежал по шаткому деревянному мосточку над бездонной пропастью. Старый баран так спешил отведать нежной травы, что не разглядел дырки в мосту, и нога его в ту дырку попала. Он зашатался, оступился и улетел в пропасть. Некоторые глупые овцы смекнули, будто он решил сократить путь к зеленым лугам, и попрыгали ему вослед. А одна умная овечка так поразмыслила: “Пойду я без спешқи позади всех, буду все прорехи на мосту примечать, на каковые впереди идущие наткнутся,и жива останусь”.

   Стадо погоревало по сгинувшим в пропасти и пошло дальше. Молодой баран встал на место старого. Шли они, шли, да и молодой баран оступился и в пропасть упал. Овцы смутились,испугались. От страха они сами с мостика в бездну ухнули. Одна умненькая овечка пришла на зеленые луга. Щипала она сочную травку и над глупыми баранами посмеивалась.

   Так вот, Тихон. Слушай мое толкование. Старый баран – это Демьян. Глупые овцы – Оса, Шурочка и Нюшка. Молодой баран – ты. А умная овечка – это я… С нетеpпением ждать буду, пока ты оступишься.

   Меня неприятно удивило сравнение с любимым блюдом.

   – Отличный тост, Лейла. В самом деле, жалко, что нельзя нам выпить хмельного. Сейчас бы