— А мне все было интересно, откуда они узнали, где мы находимся, — размышлял Катон. — Продолжай.

— Одна их группа отвезла меня в Карры, а остальные выследили тебя. Там мне парфянский офицер предложил за деньги служить Вологезу. Он сказал мне, что в Тапсисе назревает бунт и что он хотел бы использовать человека, который мог бы сойти за солдата. Я сказал, что возьму его серебро и сделаю работу. — Фламиний от стыда опустил голову.

— Смотри вверх! — рявкнул Аполлоний, и пленник вздрогнул. — Продолжай.

— Меня увезли на север в составе парфянского отряда, посланного на помощь повстанцам. Я давал им советы по поводу методов ведения войны римской армии. А потом … а потом …

— Не притворяйся, что тебе стыдно, — небрежно сказал Аполлоний. — Слишком поздно, мой коварный друг.

Фламиний сглотнул, прежде чем продолжить. — Это я завел префекта Орфита в ловушку, господин.

— Термон, — фыркнул Корбулон. — Всего лишь одна из твоих ролей, а?

— Да, господин. И после этого они отправили меня к римским линиям осадного лагеря, чтобы сеять инакомыслие. Когда вспыхнул мятеж, мне было приказано заключить сделку с Орфитом за еду в обмен на то, что он положит конец осаде… Вот и все, господин.

Катон почувствовал волну отвращения к признанию мужчины. В то же время он был достаточно человечным, чтобы понять, насколько Фламиний негодовал на то, чтобы быть рабом. Он по собственному опыту знал, какое клеймо приписывают рабству. Но предательство такого масштаба не подлежало прощению. Предательство Фламиния стоило многих жизней. Жизней людей, с которыми он когда-то сражался вместе.

— Предатель…

— Совершенно верно, — кивнул Корбулон. — Если не в чем больше признаваться, ты можешь забрать эту падаль, Аполлоний. Я нахожу неприятным быть с ним в одной компании.

— Да, господин. — Аполлоний оттолкнулся от стола и взялся за конец цепи. — Пошел в камеру. Последняя остановка для тебя, Фламиний.

Он увел другого мужчину прочь, закрыв дверь, выйдя из зала.

Катон повернулся к Корбулону. — Что с ним будет, господин?

— Завтра утром его должны распять за городскими воротами. Я подумал, что ты, возможно, захочешь увидеть это перед своим отъездом.

— Отъездом, господин?

Корбулон кивнул. — Это еще одна причина, по которой я послал за тобой. Я получил приказ от Нерона, чтобы ты и твои люди возвращались в Рим. Я не могу отложить отправку тебя обратно. Не спровоцировав раздражение императора. Какая жалость. Ты прекрасный офицер, и для меня было бы честью, если бы ты продолжил служить со мной, когда вспыхнет война с Парфией. Но мы слуги Нерона. Его воля абсолютна, как бы мы ни предпочитали порой не подчиняться ей.

Они соучастно улыбнулись.

— Когда моя когорта отправляется? — спросил Катон.

— Без промедления, так сказано в приказе. Значит завтра утром. Аполлоний присоединится к тебе, чтобы сделать доклад императору.

— Вот как, — пробормотал Катон, не зная, насколько ему понравится компания агента во время путешествия в Рим.

— Будут ли твои люди готовы выступить за такое короткое время?

Катон задумался на мгновение. Ему понадобится пара повозок для раненых и походные припасы, чтобы доставить их обратно в Тарс. Оттуда он мог реквизировать три или четыре корабля для отплытия в Рим. У когорты не было причин не быть готовой покинуть Тапсис на следующий день.

— Они будут готовы. Мне просто нужно оговорить детали с Макроном, — он осушил чашу и встал. — Если вы меня извините, господин?

— Конечно. Мой помощник выдаст все полномочия реквизировать любые припасы и все, что вам понадобится в пути.

— Благодарю, господин.

Корбулон поднялся на ноги, и они сцепили руки. Полководец не отрывал взгляда, и Катон неотрывно смотрел в ответ.

— Я еще попрощаюсь завтра, трибун. Конечно, я твердо надеюсь, что когда-нибудь мы снова будем вместе служить.

Корбулон ослабил хватку, и они обменялись салютом, затем Катон повернулся, чтобы отправиться на поиски Макрона, чтобы передать новости и отдать приказ оставшимся вживых преторианцам когорты приготовиться к походу обратно в Тарс.

— Назад в Рим? — Макрон приподнял бровь, отодвигая недоеденное блюдо из холодного жареного кабана в сторону. Он щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание одной из служанок гостиницы, которую он выбрал для своих покоев. Она убрала его тарелку и, робко улыбнувшись, поспешила прочь. — Что ж, я уверен, что ребята будут рады вернуться в свои бараки. Но мы обязательно получим долю от продажи заключенных?

— Я позабочусь об этом, — сказал Катон. — Мы заслужили это. И семьи людей, которых мы потеряли, тоже получат свою справедливую долю. Это будет приличная сумма денег в любом случае.

Макрон радостно улыбнулся. — Именно то, что мне нужно, чтобы увидеть сразу после того, как я подам заявление о моей отставке.

Катон почувствовал мучительную боль в животе. — Значит, ты решился?

— Да, решение принято. Я отслужил двадцать восемь лет. Через несколько лет мне исполнится пятьдесят. Я хочу состариться со своей женщиной и наслаждаться жизнью, пока могу. Рим у меня в долгу. Я придерживался своей части сделки и преданно служил. Пришло время получить удовольствие от награды.

— Я не могу представить себе человека, более достойного долгой и счастливой пенсии, мой друг.

Макрон улыбнулся. — Спасибо, господин. Исходя от тебя, эти слова очень много значат.

— Будем надеяться, что они быстро одобрят увольнение, прежде чем кто-то найдет для нас другую кампанию, в которой можно застрять. Ты знаешь, как это бывает. Катон покачал головой. — Что я говорю? Уверен, проблем не будет.

Наступила тишина, прежде чем Макрон почесал нос. — Это будет к лучшему для всех нас. Ты сможешь забрать Луция в его дом и вырастить его с миром. Я знаю, что Петронелла будет рада снова увидеть свою сестру. Как только меня уволят, у нас будет более чем достаточно моей выплаты за выслугу лет, моей доли добычи из этого места и сбережений, хранящихся у моего банкира, чтобы обеспечить нам счастливую старость. Если мы будем придерживаться плана, который я обсуждал с ней, мы попробуем отправиться в Британию. Начать бизнес с моей мамой.

— Это я бы хотел увидеть, — засмеялся Катон.

Выражение лица Макрона было серьезным. — Ты думаешь, между ней и Петронеллой возникнут проблемы?

— Учитывая то, что я знаю о них обеих, я был бы лжецом, если бы сказал, что не ожидаю ничего, кроме гармонии и взаимной привязанности. Но ты будешь там, чтобы обеспечить мир между ними.

— Война с Парфией звучит как легкая прогулка.

— Эх, я шучу, мой друг. Вам там будет хорошо. У нас все будет хорошо. Наконец-то мы едем домой, где бы ни был дом. Но сейчас это Рим.