– Я напишу ей, не беспокойтесь, – заверил Генрих. – И не оставлю ей ни малейших сомнений, что это была моя воля – лишить ее титула принцессы. И еще скажу, что отдаю ее дворец Бьюли вашему брату Рочфорду.

– Какая щедрость со стороны вашей милости. – Анна опустила глаза, чтобы Генрих не заметил в них триумфального блеска. – Мне бы хотелось получить ее украшения для Елизаветы.

– Вы их получите. Бастарду не позволительно носить то, что по праву принадлежит законной наследнице.

Подбодренной словами короля Анне в голову пришла идея.

– Не включить ли Марию в штат придворных Елизаветы, где она будет под присмотром верных нам людей?

– Великолепное решение! – одобрил все еще не успокоившийся Генрих. – Ее двор следует распустить. Эта создательница проблем леди Солсбери может катиться к дьяволу, а Мария пусть отправляется в Хатфилд и служит Елизавете. Это научит ее послушанию. Я заставлю ее преклонить колени перед моей истинной наследницей.

Ликование в душе Анны смешалось с облегчением.

– А кто будет ее наставницей вместо леди Солсбери?

– А кто при дворе Елизаветы больше всего подходит на эту должность?

– Моя тетка, леди Шелтон. Она исключительно лояльна нам.

– Да будет так. Я издам распоряжение.

Анна лелеяла мысль о своем триумфе над Марией, когда прибыло послание от Екатерины с просьбой к королю о дозволении переезда в более здоровый дом, так как ее жилище в Бакдене сырое и холодное, зима приближается, а ее здоровье начинает ухудшаться.

Она сама навлекала на себя эти невзгоды. Если бы Екатерина послушалась голоса разума, то могла бы жить в роскоши и иметь рядом с собой любимую дочь. Но может быть, суровые меры, принятые Генрихом, начали достигать цели. Без сомнения, прилежный Шапуи уже сообщил Екатерине о планах относительно Марии. Одно дело – страдать самой, и совсем другое – видеть, как без нужды страдает обожаемое дитя. Если мать сломается, дочь тоже не устоит.

Затравить бывшую королеву до смерти не входило в планы Анны, хотя она продолжала думать, что уход Екатерины в мир иной решил бы все проблемы. Однако еще небольшая доза того же лекарства наверняка образумит упрямицу, и она поймет, в чем для нее благо.

Надо было спросить Кромвеля. Казалось, он знает все. Анна вызвала его в свой личный кабинет.

– Скажите мне, – начала она, – вам известны какие-нибудь большие дома, которые находятся в плохом состоянии, но все же обитаемы?

– Это для вдовствующей принцессы? – поинтересовался Кромвель.

– Вы, похоже, читаете мои мысли, – улыбнулась Анна.

– Нет, мадам, я читал ее письмо к королю.

«Кажется, он действительно в курсе всех дел».

Анна объяснила, в чем состоит ее замысел, и Кромвель ненадолго задумался.

– Епископский дворец в Сомерсхэме рядом с Или окружен водой и болотами, – сказал он. – Вашей милости, наверное, будет приятно предложить этот вариант королю.

Анна отправилась прямиком к Генриху и сказала ему, что Кромвель предложил новое жилище для Екатерины:

– Надолго ли она там задержится, зависит от нее самой. Когда Екатерина прибудет в Сомерсхэм и поймет, что ее положение не улучшится, если она не послушается ваших распоряжений, тогда она может сдаться.

– Дорогая, боюсь, ваши надежды опровергаются накопленным опытом, – заметил Генрих. – Думаю, она скорее взойдет на костер, чем признает свою неправоту.

– Это безумие! У нее могла быть приятная жизнь в уединении.

– Если Екатерина не перестанет упорствовать, я прикажу объявить ее такой же безумной, как ее сестра Хуана. Люди в это поверят.

Шапуи, на удивление хорошо осведомленный, разумеется, выразил протест.

– Он жалуется, что Сомерсхэм – самое нездоровое и пагубное место в Англии, – обиженно пропыхтел Генрих. – Он нагородит всякой чепухи императору, если я не подыщу Екатерине какое-нибудь другое жилище. Я подумываю о ее замке Фотерингей. Пять-шесть десятков лет назад это была королевская резиденция. Я подарил его ей, и она пыталась привести дом в порядок. Но он уже тогда начал разрушаться и, несмотря на произведенные работы, сейчас находится в худшем состоянии, чем Сомерсхэм.

– Отправьте ее в Фотерингей, – подстрекала Анна.

Однако Екатерина, похоже, верно оценивала состояние когда-то подаренного ей замка. Из Бакдена пришел ответ: она туда не поедет.

– Тогда пусть убирается в Сомерсхэм, – постановила Анна, и Генрих издал приказ.

И снова Екатерина отказалась ехать.

– Я ей покажу, как бунтовать! – шумел Генрих.

Он распорядился сократить штат ее слуг, оставив только самых необходимых, и настоял на том, чтобы они называли Екатерину не королевой, но только вдовствующей принцессой. Чтобы принудить бывшую супругу к покорности и препроводить в Сомерсхэм, Генрих отправил в Бакден герцога Саффолка и отряд королевской стражи. Саффолку ехать не хотелось. Анна догадывалась, что он предпочел бы провести Рождество при дворе со своей юной невестой. Однако он отбыл на север, и Анна затаила дыхание, надеясь, что такая демонстрация вооруженной силы убедит Екатерину сдаться.

– Сэр Джон Сеймур просит, чтобы вы приняли к себе на службу его дочь. – Генрих передал Анне письмо. – Она служила при дворе вдовствующей принцессы и была с ней в Бакдене, пока сэр Джон не вызвал ее домой.

– Я помню Джейн Сеймур, – сказала Анна, воспроизводя в памяти тихую, честную девушку с бледным лицом, настороженным взглядом и поджатыми губами.

– Отец явно сожалеет о том, что отправил ее к Екатерине, и беспокоится, не потерял ли из-за этого мое благоволение, и еще его тревожит невозможность подыскать для дочери мужа. Но, как он объясняет, нелегко найти для Джейн новое место. Никто не хочет брать к себе девушку, которая была связана с Екатериной.

– Джейн Сеймур дружна с ней?

– Насколько я помню, она такая маленькая мышка, которая и мухи не обидит. Сэр Джон мне предан. Всегда отлично справлялся со службой. Так что его дочь будет делать то, что он ей прикажет.

– Вот и прекрасно. Я возьму ее к себе фрейлиной, – согласилась Анна.

Джейн Сеймур было двадцать пять, она отличалась скромностью и почтительностью. Обязанности исполняла умело и расторопно, вела себя осмотрительно и соблюдала этикет, не давая поводов для недовольства. Но Анне эта девушка не нравилась. Первые дружественные приветствия королевы были приняты ею любезно, но без теплоты, и вообще, Джейн, казалось, существовала словно бы в стороне от жизни двора, так и не став его частью. Когда в гостиной Анны затевались игры и развлечения, она редко показывалась, жила, не поднимая головы, замкнутая в себе. Нет сомнения в том, что она все еще лелеяла в душе верность своей прежней госпоже. Тем не менее враждебности к себе Анна не замечала, разве что отчужденность. Анна старалась, как могла, привечать новую фрейлину, но это оказалось нелегкой задачей.