— Хорошо. Но паспорт? Ваш? Надежды Дмитриевны? Они там не лыком шиты… — Незаметно Бабин забрал инициативу, Дебольцов отвечал, как будто это само собой разумелось. Видимо, здесь сказывалось долгое отсутствие близких людей, нахлынувшие вдруг воспоминания.

— У нас теперь другие имена, — сказал Дебольцов.

Бабин кивнул:

— Вот и извозчик. Если позволите — я загляну на днях. А кто — если, конечно, решитесь открыть — ваш, так сказать, благодетель?

— Он предъявил поручение Врангеля.

— На чье имя?

— Генерал-майор Коммель Владимир Иванович.

— Я загляну, это очень важно. — Бабин уже поправлял, усаживаясь, складку на брюках.

— Мы рады будем. Правда, неделю-другую нас не найдете — рейс.

— Это ничего, — улыбнулся Бабин. — Как раз удобно. До свидания, полковник.

— А я не спросил — вы-то — серьезно в деле?

— Весьма! — Снял шляпу, помахал. — Ждите! И будьте осторожны!

Извозчик натянул вожжи, набирая ход.

…На соседней улице Бабин велел остановиться, расплатился и свернул в ближайший проходной двор. Потом в следующий — профессиональное чувство свидетельствовало: опасность. Она рядом, близко. Оглянувшись, приготовил браунинг, проверил: патрон в патроннике, предохранитель спущен. Но выстрелить не пришлось: когда проходил мимо парадного — дом трехэтажный, с ризолитом, решеткой, зеркальные стекла в окнах, это успел заметить в последний момент — выскочили трое, прижали к лицу тряпку с эфиром, двое других подхватили под руки и сунули в мгновенно подъехавший автомобиль…

Очнулся Бабин в большой, совершенно пустой комнате. Два окна прикрыты тяжелыми шторами. Лампочка под потолком — свечей триста. Рядом с креслом, к которому привязан ремнями (зубоврачебное, понял сразу), столик со стандартным набором инструментов: щипцы, крючки, пинцеты — все в эмалированной ванночке. Двери открылись, вошел человек среднего роста, клеенчатый передник, белая врачебная шапочка, лица не видно: встал так, что лампа оказалась за спиной — не лицо, пятно…

— У меня зубы в полном порядке, — сказал Бабин.

— Это все говорят… — Сел, закинул ногу за ногу, теперь лицо можно было рассмотреть: узкое, длинное, глаза близко посаженные, усы. — Между тем — стоит только тронуть — и адская боль. Дентин, как правило, у большинства пациентов запущен, кричат страшно… Позвольте взглянуть?

Бабин открыл рот.

— Меня зовут Петр Петрович, — улыбнулся, зубы смотрелись хорошо: белые, ровные, все как на подбор. Взял зеркальце, прошелся, сощурившись: — Ну вот: снизу, слева третий, справа — второй. Удалять. Удалять-удалять-удалять!

— А ведь не болят, — улыбнулся Бабин. — Вы преследуете какую-то цель, Петр Петрович? Кстати: мы почти тезки. Я — Петр Иванович.

«Дантист» бросил со стуком зеркальце в ванночку, протер руки ваткой со спиртом — плеснул из бутылочки:

— Догадываетесь, где вы?

— Ни малейшего представления. Где?

— Это и в самом деле зубоврачебный кабинет. Наша конспиративная квартира.

— Наша?

— А вы профессионал… — встал, прошелся. — Ну, это даже и хорошо. Быстрее сойдемся.

— А это смотря в чем. — Бабин тихо рассмеялся: — Сойдемся, говорите… Трудно будет. Вы поймите, Петр Петрович, чтобы сойтиться — надобно другого человека понять. А мы сколько разговариваем — все вокруг да около. Уж тогда развяжите — у меня рука затекла.

— У вас нет документов. Кто вы?

— А вы?

— Зачем вы посетили Кузьминых?

— Если вы говорите о служащих КВЖД — то фамилии их я не знаю, они сказали, что квартира у них служебная, я ведь зашел комнату снять.

— Мы их спросим.

— Они подтвердят. Если у вас больше нет вопросов — я попросил бы меня развязать и отпустить.

Петр Петрович подошел к дверям, нажал кнопку звонка. Вошли двое. Их вид не обещал ничего хорошего: глаза в одну точку, руки скрещены на груди, стрижены под бокс, да еще блатные челки на бок лба — истуканы.

— Стены толстые, окна тройные, на улице ничего слышно не будет, — тихо произнес Петр Петрович. — Вам сейчас начнут сверлить зубы. Все, по очереди, насквозь — в десну и в челюсть. Обычно уже на втором зубе теряют сознание. На четвертом — смерть от болевого шока. Был, правда, один случай, когда некто выдержал шесть сверлений. Хотите стать чемпионом?

— А какой у меня выход? — рассмеялся Бабин. — Вы меня, товарищ, пугаете, как маленького. Вы только сами не пугайтесь. Я — когда вашего брата выводил в расход — часто нос платком зажимал: обделывается ваш брат ужасно — сначала пукать изволят, потом валят полные подштанники, так-то вот…

— Начинайте, — приказал, хищно подрагивая кончиками усов, на лбу выступила испарина.

Подручные мгновенно прикрутили туловище Бабина к креслу, принесли штуковину — фиксатор, нечто вроде шлема из металлических полос, зажали голову. Петр Петрович собственноручно вставил распорку между верхней и нижней челюстью — Бабин долго не разжимал стиснутые зубы и один из заплечных нажал ему под ушами так, что на мгновение померкло в глазах. «Сволочь красная… — хрипел, правда очень неразборчиво. — Хотя бы перед смертью сказали — кто вы? Разведка или ГПУ?»

— Работает резидентура Объединенного госполитуправления, — прошептал на ухо Бабину Петр Петрович. — Военные — те шприцом предпочитают, наркотиком, у них все больше латыши или евреи — изощренная нация…

Загудело высоко, словно голос шмеля, сидящего на тонком стекле, боли не чувствовалось — здоровый был зуб, когда же бор проник в нервное сплетение, а затем и в кость — Бабин потерял сознание.

— На первом вырубился… — с сожалением произнес Петр Петрович. — Сделайте ему циан и отвезите на кладбище. Документов у него нет, полиция найдет и похоронит среди неопознанных. Давайте…

Подручный выдвинул ящичек из столика, достал медицинский контейнер — в таких шприцы кипятят — и вытянул шприц кубиков на десять; чтобы убить цианом, достаточно было и капельки. Сквозь опущенные ресницы Бабин наблюдал за приготовлениями, будто дурной сон видел, и ощущение такое, что проснуться очень хочется и не получается.

— Не тяните, не