Я стала вглядываться в репродукцию внимательнее и вскоре обнаружила внутри безупречно закрученной спирали ряд форм и объемов. Вот что-то, похожее на кролика, а рядом, видимо, змея, ползущая через круг к центру колеса…

– Восхитительно! – воскликнула я совершенно искренне, впервые поняв, какое чудо может сотворить талантливый художник с помощью одних только точек.

– Согласен. Картина эта называется «Огненное колесо», – отозвался Фил, не отходя от прилавка. – Ну, что думаете?

– Очень нравится. Очень! Но, если честно, это не совсем то, что я ожидала увидеть, зная, что он обучался искусству живописи у Наматжиры.

– Да. Хотя Френсис тоже присоединился к Папунуа вместе с Клиффордом Поссумом задолго до того, как на сцене появился Джеффри Бардон. Собственно, эти двое и стояли у истоков зарождения движения Папунуа. Сейчас я покажу вам работу Клиффорда Поссума.

Я немного приуныла. Этот человек снова заговорил на новом для меня языке. Я ведь и понятия не имею, кто это такие – Клиффорд Поссум или Джеффри Бардон. Не говоря уже о том, что такое Папунуа. «Наверное, какая-то школа или направление в искусстве», – догадалась я.

– Вот! – Фил ткнул пальцем в следующую страницу, и я увидела еще одну дивную репродукцию. На сей раз художник рисовал свои точки пастелью. Нежнейшие тона, тысячи и тысячи микроскопических точек, сливающихся в самые разнообразные формы. Чем-то напоминает знаменитое полотно Моне «Кувшинки», хотя, безусловно, оба художника принадлежат к совсем разным школам. Однако глядя на картину, создается впечатление, что художник взял обе эти школы, перемешал их и создал что-то уникальное и свое.

– Эта картина называется «Варлугулонг». В прошлом году ее продали больше чем за два миллиона долларов. – Фил выразительно вскинул бровь. – Неплохие бабки, да? А сейчас прошу извинить меня, Келено. Мне надо отлучиться и проверить нашу уборную. Вчера я там обнаружил крайне опасную тварь – западную коричневую змею.

– Конечно. А мой… дедушка, он не сказал вам, когда предположительно приедет?

– В течение дня точно будет здесь, – неопределенно ответил Фил. – Берите из холодильника все, что вам хочется, милая, и располагайтесь удобнее. А я пока вас оставлю на какое-то время.

Я взяла бутылку охлажденной воды, прихватила с собой книгу и стала озираться по сторонам, соображая, где бы мне устроиться и не торопясь полистать альбом. Но стульев в помещении не было. Только один высокий табурет за стойкой. Я взобралась на него и раскрыла альбом на самой первой странице.

И тут же с головой ушла в просмотр. Не только репродукции были одна лучше другой, но и фамилии художников-аборигенов, да и названия их полотен были мудренее не придумаешь. А ведь нужно же еще уловить общий смысл той или иной картины. Словом, я подняла голову лишь тогда, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Наверное, всецело погруженная в изучение альбома, я не услышала, как подъехала машина.

– Здравствуйте, – поздоровался со мной человек, стоявший в дверях.

– Добрый день, – ответила я.

В первую минуту я решила, что это какой-то заезжий турист решил наведаться в Хермансберг. Ну никак он не был похож на моего деда. Ведь все старики-аборигены, которых мне доводилось видеть на фотографиях, были маленькими и очень темнокожими. Лица, загорелые дочерна, испещрены морщинами и складками, что делает их похожими на сушеный чернослив. К тому же человек, стоявший на пороге, был слишком молод для того, чтобы называться дедом. Высокий, сухощавый, цвет кожи – как у меня. Вот он снял свою шляпу-«австралийку» и направился ко мне, и тут я увидела, какие у него невероятно красивые глаза: ярко-голубые, с крапинками золотистого и янтарного. Словом, радужная оболочка его глаз была похожа на те картины, выполненные в манере пуантилизма, которые я только что разглядывала. Но тут до меня дошло, что незнакомец изучает меня не менее пристально, чем я его. Краска тут же бросилась мне в лицо.

– Келено? – спросил он у меня глубоким звучным голосом. Медоточивый такой голос, проникающий прямо в душу. – Я – Френсис Абрахам.

Наши взгляды встретились: самое первое мгновение узнавания друг друга.

– Да, – ответила я коротко.

Последовала пауза, похожая на заминку. Судя по всему, Френсис, как и я, тоже не знал, с чего начать разговор. Хотя оба мы отлично понимали всю СУДЬБОНОСНОСТЬ нашей встречи.

– Можно я выпью немного холодной воды? – спросил Френсис, кивнув в сторону холодильника.

Хорошо, что он заговорил первым, обрадовалась я про себя. Да, но почему он спрашивает разрешения у меня? В конце концов, он же здесь «старейшина», или как это у них там называется. В любом случае воду он может взять из холодильника и без спросу.

Я проследила за тем, как он направился к холодильной камере. И сама его походка, и сильная мускулистая рука, которой он отворил стеклянную дверцу камеры, – все в его внешнем облике противоречило тому, что недавно рассказывал Фил о его возрасте. Неужели этому сильному, энергичному человеку уже под восемьдесят? Просто вылитый Крокодил Данди, герой-охотник из одноименного кинофильма. Совершенно не похож на старика-пенсионера. Что, впрочем, Френсис тут же и подтвердил, сорвав пробку с бутылки легким прикосновением двух пальцев. Я наблюдала за тем, как он жадно пьет. Вполне возможно, тянет время, мелькнуло у меня. Обдумывает, что сказать.

Осушив бутылку до дна, он швырнул ее в урну и снова повернулся в мою сторону.

– Это я послал тебе фотографию. Я надеялся, что ты приедешь.

– Да? Большое спасибо.

Снова воцарилось долгое молчание. Наконец он издал глубокий вздох, слегка тряхнул головой и подошел к стойке.

– Келено… ступай же ко мне. Обними своего деда.

В этой крохотной комнатке никуда не нужно было ступать. Я просто слегка подалась вперед, и Френсис тут же заключил меня в объятия. Моя голова уперлась ему прямо в грудь, и я услышала, как ровно бьется его сердце. И в этот момент почувствовала его жизненную силу. И его любовь ко мне.

Мы одновременно смахнули слезы с глаз, когда наконец отодвинулись друг от друга. Он что-то пробормотал вполголоса на каком-то непонятном языке, потом глянул вверх, туда, где небеса. Вблизи я увидела, что он гораздо старше, чем показался мне в самый первый момент. Лицо сплошь покрыто мелкими морщинками, на шее набухли жилы, похожие на грубые веревки.

– Думаю, у тебя есть о чем спросить меня.

– Да.

– А где Фил?

– Пошел проверить, не забрались ли змеи в… уборную.

– Что ж, тогда, думаю, он не будет возражать, если мы уединимся с тобой в том домике, где он обычно спит, и поговорим там по душам. – Он протянул мне руку. – Пошли. Нам с тобой о многом надо поговорить.

Спальный домик Фила был похож на консервную банку: одна крохотная каморка с низким потолком, под которым размеренно кружил, гоняя воздух, старенький вентилятор. Он был закреплен над грубо сколоченной деревянной кроватью, на которой был только грязный, весь в пятнах матрас, а сверху – спальный мешок. Френсис открыл следующую дверь, которая вела из спальни на затененную веранду. Придвинул поближе ко мне ветхий деревянный стул, который зашатался в разные стороны, стоило лишь взяться за него.