— Ты арабка?

— Нет, мой господин.

— А зачем тогда закрываешь лицо?

— Лицо и фигура у меня изуродованы, мой господин.

Что, вне всякого сомнения, не доставляло Юлии удовольствия. Марк не мог себе представить, чтобы его сестра держала у себя в доме уродливую служанку, могла оставаться с ней наедине. Масса вопросов рождалась в его голове, когда он вслед за калекой поднимался по ступеням, но пока он решил промолчать. Все, что ему нужно было знать, он скоро узнает от Юлии.

— Когда я уходила из покоев, она уснула, — сказала рабыня своим скрипучим голосом. Марк вслед за ней вошел в покои. Остановившись в помещении, он смотрел, как служанка прошла на балкон. Она подошла к дивану и склонилась над ним, тихо заговорив, чтобы не вспугнуть того, кто спал на диване.

— Гость? — переспросила Юлия сонным голосом, приподнимаясь. Слегка повернувшись, она дала служанке возможность помочь ей сесть.

Марк поразился, увидев, как Юлия изменилась внешне. Юлия, не менее удивившись, смотрела на него впалыми глазами. Ее лицо было таким бледным, что могло показаться высеченным из мрамора. Она напоминала ему тех изголодавшихся иудеев, которые прибывали в Рим после длинного и изнурительного перехода из павшего Иерусалима. Такие мысли тут же навеяли Марку воспоминания о Хадассе и о том, что с ней сделала его сестра.

— Марк, — произнесла Юлия с дрожью в голосе и протянула ему руку. — Рада видеть тебя.

Допускала ли она мысль о том, что он все ей простил?

Марк не шелохнулся.

Юлия чувствовала его ненависть. Увидев по его глазам, насколько он потрясен, она на мгновение почувствовала некую радостную надежду — возможно, теперь ему станет ее жаль, и он пожалеет обо всех тех словах, которые сказал ей когда-то. Но теперь она видела холод в его взгляде и непреклонность в его позе. Она опустила руку, испытав неловкость от того, как он смотрел на нее. В глазах Марка действительно не было ни капли жалости, и он бесстрастно оглядывал ее, видя разрушительную силу ее болезни.

— Вижу, ты серьезно больна.

Радовался ли он этому? Юлия приподняла подбородок, стараясь скрыть свою боль.

— Да, это так, хотя почему это тебя удивляет? — Увидев, как Марк недоуменно приподнял бровь, Юлия горько улыбнулась. — Разве ты не помнишь последние слова, которые ты мне сказал?

— Я их прекрасно помню, но только не старайся свалить на меня вину за то, что с тобой стало. Лучше посмотри на себя. Виной твоей болезни является тот выбор, который ты сделала, а не какие-то мои слова.

Его равнодушие отозвалось в ней болью.

— Значит, пришел позлорадствовать.

— Я пришел узнать, почему ты так долго не приходишь к матери.

— Ну вот, теперь ты знаешь.

Марк стоял и молчал, ее пренебрежительная манера разговора усиливала его гнев. Юлия даже не спросила, в каком состоянии сейчас находится мать. Сжав зубы, он подумал, что лучше бы он не приходил сюда, потому что сейчас, когда он увидел, в каком состоянии пребывает его сестра, он знал, что не имеет права бросить ее одну, и это вызывало в нем чувство досады.

Юлия посмотрела на женщину с закрытым лицом.

— Мою шаль, — повелительно сказала она и протянула руки, чтобы шаль было удобнее на нее накинуть. Она надеялась, что Азарь простит ей ее резкость, но из последних сил пыталась сохранить хотя бы видимость своего высокого положения. Ей очень хотелось спасти свою гордость перед братом, который теперь ее так презирает. Пусть он думает, что ничего не изменилось.

Она снова протянула руки, и Азарь поддержала ее, чтобы помочь встать с дивана.

— Ненависть лучше всего встречать стоя, — сказала Юлия, холодно улыбнувшись Марку. — Можешь идти, — сказала она Азари.

— Если тебе понадобится моя помощь, я буду за дверью.

Марк смотрел, как служанка, хромая, выходит из комнаты.

— Любопытную служанку ты себе выбрала, — сказал он, когда служанка закрыла за собой дверь.

— Азарь свободна, она пришла сюда сама и может уйти, если захочет, — сказала Юлия. Она заставила себя насмешливо улыбнуться. Нужно было нанести брату хоть какой-то ответный удар за все его обиды, и она знала, как это лучше всего сделать. — Кстати, она христианка, Марк. Какая ирония судьбы, правда?

На его лице отразилась боль.

Она увидела, что ранила его, и сильнее закуталась в шаль, дрожа, несмотря на чувство удовлетворения. Ей было жаль, что она напомнила брату о прошлом, но она тут же нашла себе оправдание. Он ведь обидел ее. Или он не ожидал, что она встанет и ответит ему ударом на удар?

— Как мать?

— Очень мило с твоей стороны, что ты, наконец, спросила об этом.

Юлия сжала губы, всеми силами стараясь противостоять его осуждению. Как же он ненавидел ее!

— А где ты был все это время?

Марк не ответил на ее вопрос.

— Матери станет лучше, когда она повидает тебя.

— Сомневаюсь.

— А ты не сомневайся в том, что я тебе говорю.

— Тебе, наверное, Юлий посоветовал прийти сюда? Не могу себе представить, что ты это сделал по собственной воле. — Юлия снова закуталась в свою шаль и отошла к стене.

— Юлий убедил меня в том, что мать очень хочет тебя видеть.

— Хочет меня видеть? — сказала Юлия, иронично рассмеявшись. — Да она даже не узнает меня. Сидит на троне, который он для нее сделал, пускает слюни и издает свои ужасные звуки. Я смотреть на нее не могла.

— Лучше бы подумала о том, что мать чувствует и что ей нужно, а не думала бы только о себе.

— На ее месте я попросила бы кого-нибудь дать мне цикуты и разом покончила бы с такими мучениями!

Марк яростным взглядом оглядел истонченную фигуру сестры и снова посмотрел ей в глаза.

— В самом деле?

Юлия, затаив дыхание, смотрела на него и видела все, что отразилось на его лице. Она была тяжело больна и умирала, а ему до этого не было никакого дела. Сейчас она чувствовала, что он желает ей смерти, и не сомневалась в этом. Ей стоило немалого труда сдержать слезы, которые уже жгли ей глаза.

— Никогда не думала, что ты можешь быть таким холодным и жестоким, Марк.

— Кто бы говорил о жестокости… — С этими словами Марк подошел к стене и уперся в нее рукой. Взглянув на Юлию, он скривил губы в ироничной улыбке. — А что случилось с Калабой и Примом?

Откинув голову назад, Юлия сделала вид, что наслаждается легким ветерком.

— Они оставили меня, — сказала она, стараясь говорить как можно более равнодушно.

— И большие они тебе оставили долги?

— Можешь обо мне не беспокоиться, — сказала она таким же беспечным тоном. Марка и без того радовало ее бесконечное унижение.