Ей казалось, что если бы только дождь перестал ей хлестать в лицо и небо разъяснилось, то всему горю ее был бы конец. Вдруг за поворотом яркий красный свет громадным пятном лег на дорогу; мерные тяжелые удары молота почти одновременно донеслись до ее слуха. Она подняла глаза и увидела у самой дороги кузницу. Трудно передать, до чего она ей обрадовалась. Она чуть не бегом добежала до нее.

Кузнец Яков с помощью очень маленького мальчугана и под наблюдением Буббля, деревенского умника, любившего везде чему-нибудь научиться, трудился над починкой сломанной оси у тележки Буббля в тот момент, когда в воротах его кузницы появилась Джесси. По привычке своей Яков, слывший за человека книжного и ученого, подробно разъяснял Бубблю, в чем дело и какая могла бы выйти беда, если бы починка не была произведена, как следует, уснащая при этом свою речь обильными цитатами из Священного писания, в которых у него никогда не было недостатка. Он занес уже молот и готовился опустить его на наковальню, когда хрупкая женская фигура на пороге заставила его застыть в этой позе.

— Могу я здесь укрыться от грозы? — спросил чистый музыкальный голос. — Я так промокла и устала! Позвольте мне отогреться у вашего огня.

— Боже правый! — воскликнул мистер Буббль. — Да ведь это, кажется, молодая леди. Боже мой, Боже мой, Боже мой, как вы, должно быть, измучились и промокли… Входите, входите, леди, и располагайтесь, как вам удобно, только подумать… в такую погоду… добрый хозяин собаки не выгонит со двора… И вдруг такая молодая леди! «И поднялись воды над землею!» — процитировал почти машинально кузнец Яков. — Эй, Билли, слушай, сбегай-ка ты к матери да скажи ей, что здесь у нас молодая леди в большой беде. Ну, так беги, смотри не дожидайся, пока я тебя съезжу палкой по спине.

Билли, так звали мальчугана, пустился со всех ног, а Джесси приблизилась к огню и старалась обсушиться у него. Кузнец принялся усердно работать мехами, раздувая огонь, а мистер Буббль следил за ней несколько подозрительно.

— Как вы добры, — сказала Джесси, — что стараетесь обогреть меня. Я никогда этого не забуду. Я приезжая здесь. Я недавно из Америки и на днях уезжаю туда обратно. Вы, вероятно, местный деревенский кузнец, не правда ли?

— Да, леди!

— А у нас, в нашей стране, вовсе нет деревень, там все города!

— Там, говорят, всякий труд хорошо оплачивается, — сказал кузнец, — и у вас, мисс, хлебопашец — крестьянин то же, что сквайр, оба равны! Ведь так? Странное это дело, думается, потому что какая мне польза от равенства, когда я зарабатываю сорок шиллингов в неделю? Что бы с Бубблем сделалось, если бы сквайр пригласил нас в свою гостиную и сказал нам: «Ну, садитесь, друзья, по правую и по левую руку от меня!» Право, мисс, меня бы стало и в жар и в холод кидать. Кто по роду вам ровня, тот вам и товарищ… воля ваша, мисс! Ваш отец, вероятно, мог бы купить лучший дом в деревне, а вы сегодня промокли, как последняя деревенская девчонка. Это потому, что дождь на людей не смотрит, для него и крестьяне, и короли — все равны. Конечно, это могло бы служить всем нам в поучение, и вы, вероятно, не скоро забудете этот урок.

— Ну, как бы не так! Сейчас же забудет! — возразил Буббль. — Дайте ей только сухое платье да горячего чайку — и сразу все забудет… А ты посторонись, приятель, да уходи подальше. Вон, твоя хозяйка идет! — добавил Буббль, как будто перетрусив.

При виде жены рослый силач Яков присмирел, как овечка, и забыл все свои цитаты. Эта простая энергичная женщина сразу завладела молодой девушкой, увела в соседний домик, наградив предварительно мужчин целым рядом насмешливых и строгих замечаний, которые те приняли безмолвно и с полным смирением.

— Пойдемте со мной, моя милая, у меня найдется для вас что-нибудь из платья моей дочери! Вы что две булавочки — схожи друг с другом! Видно, сам Бог послал вас к нам. Я сейчас помогу вам переодеться.

Она поспешно перебежала через дорогу, приглашая Джесси не отставать, и ввела ее в маленькую комнату, светлую и убранную, щеголявшую безупречной чистотой и порядком. Тут она настояла на том, чтобы Джесси сейчас же сменила и белье и платье, заменив промокшее скромным, небогатым, но безупречно чистым, новеньким бельем и платьицем из приданого ее дочери, как старуха тут же объяснила Джесси.

— Моя дорогая Джен, моя единственная дочь, уже три года живет у лорда Веслея! Она собирается теперь замуж, и вот это ее приданое, которое она понемногу готовит себе. Нынешние молодые люди не те, что были в наше время, на них положиться нельзя, пока не надето кольцо на палец. Нынче и из-под венца уходят! — говорила старуха. — Ну, да пусть приготовляет все помаленьку. Вот наденьте это лиловое платьице. Если с ним что сделается, вы подарите ей другое, не так ли? Ведь это наша обязанность и вместе и удовольствие — оказать услугу такой барышне в беде. Вы и сами, верно, скоро выйдете замуж и тогда вспомните о моей дочке!

— Я никогда не выйду замуж! — сказала Джесси. — Но дочку вашу я все-таки не забуду и всегда буду вам благодарна за услугу.

Лиловенькое платье Джен оказалось не только миленьким и хорошеньким, но было даже очень к лицу Джесси, и теперь, когда она уже успела обогреться и обсохнуть, а платье и белье на ней было свежее и сухое, на столе же стояла большая чашка горячего чая и вкусные ломти хлеба со свежим маслом — все ее приключение начинало казаться Джесси забавным, а тот факт, что Джеральд был уже женат, даже отчасти радовал ее.

— Право, вы ко мне очень добры! — ласково сказала она старухе, жене кузнеца, упрашивавшей ее кушать побольше. — Я чувствовала себя такой несчастной, такой обиженной, когда шла сюда, а теперь я опять совершенно счастлива и весела! Я никогда не забуду, что вы сделали для меня, и непременно пришлю хороший свадебный подарок вашей дочери и что-нибудь