Движением ладони Николай прижал свое отделение к земле, прижался сам, вдавившись телом в узкий слой снега поверх замерзшей дворовой грязи между кустами. Серые фигуры цепочкой проскользнули мимо арки, одна за другой. Как привидения. Десяток, не больше. Он выждал сколько-то неслышимых за шумом в ушах секунд и рывком поднялся на ноги. Не подавая уже никакой команды, бросился вперед. Торопясь, проскочил остающиеся десятки метров, осторожно выглянул из исщербленной временем арки сначала в одну сторону, потом в другую. Как пешеход, собирающийся перебегать дорогу в неположенном месте. Столкнулся взглядом с оказавшимся с ним бок о бок бойцом и отдал приказ движением бровей. Тому совершенно не казалось смешно, потому что было очевидно — это по-настоящему. Это могут быть последние секунды жизни каждого. Мягко отступил вбок, давая место другим. Уходя от прикрытия стены на самое страшное место, на середину улицы, но покупая этим все, что можно. Мотнул кистью руки без единого звука. Вот сейчас они обернутся, вот сейчас…

Рядом встали уже четыре человека, через полсекунды пять. Николай ясно, различал детали формы бегущих от них людей. Темно-серый камуфляж, незнакомые силуэты касок с чем-то, навешенным на них: переговорниками, держателями щитков? Сзади это не было понятно. Еще секунда. На правом фланге встала Вика, и Николай испытал короткую вспышку удовлетворения: эта девочка стреляла как бы не получше всех их. Семьдесят пять или сто метров, пока не больше. Фигуры удалялись: даже при беге трусцой их колонна выигрывала по сколько-то метров каждую секунду. Двое замыкающих обернулись одновременно, почувствовав буравящие их взгляды прямо затылками. Не скомандовав ничего, не выкрикнув ни одного лишнего слова и выдохнув воздух из легких до упора, лейтенант Ляхин прожал спуск.

Мысли выключились совсем. За то растянутое мгновение, пока враги разворачивались, поднимая оружие, открывали рты, чтобы крикнуть, он успел выпустить две короткие очереди. Не в них, в голову колонны. На дистанции в 100 метров стрельба одиночными имела смысл только для профессионалов. Они ими не были и положились на то, что позволяло им гениальное творение бывшего сержанта бронетанковых войск, дай ему Бог всяческого здоровья. Пол секунды — две очереди по 3–4 патрона; вторые полсекунды — еще столько же. Их было пятеро в ряд; будь у них время, Николай бы построил правильную шеренгу, как в эпоху мушкетного огня. Пять «АК-74» смели половину чужой цепочки разом, одним движением невидимого гигантского молота. Поразив выбранного им целью врага, Николай хладнокровно и даже совершенно равнодушно перевел прицел на следующего. Рядом вопили свои, стреляя и стреляя. Упало еще несколько фигур, сияющий огонь в руках одной из них дотянулся уже до них самих, и боец рядом молча опрокинулся назад, прервав свою очередь.

— Ва!..

Он не понял, что это значит, но уловил не только интонацию — уловил чужой взгляд, нацеленный на себя сзади, спокойный, прицеливающийся. Кувыркнулся влево, к дальней стене, отлично понимая, что не успевает. Пули выбили жгучие оранжевые искры из асфальта вокруг него, среди его людей. Все еще выбирающиеся из-под арки ребята попали под идущий слева огонь, и их повалило в огромную кучу, сразу нескольких, еще не сориентировавшихся, еще не сделавших ничего.

Мысли так и не включились — и Николай, бешеным длинным движением разворачиваясь к новой угрозе, увидел все не глазами, а сразу всем телом, как чувствуют свет растения. Прошедшая через дальнюю щель между дворами часть первого отделения вышла «на ту сторону» и добивала ополовиненную ими группу с ближней дистанции: теперь им всем было чем заняться. Но вторая группа, такая же или меньшая числом, поймала их самих со спины. И теперь и те, и другие в этом «слоеном пироге» были заняты одним и тем же: достреливали магазины или меняли их на полные, ожидая всем нутром свою последнюю, самую оглушающую, самую главную пулю. На ста метрах «АК-74» и «М-16» стоят друг друга: на меньшей дистанции «калашников» имеет все преимущества. Трясущимися руками Николай выщелкнул из ножен тяжелый штык-нож, со второй попытки примкнул. Сбоку мелькнул оскаленный рот моряка, который бил из своего автомата, как заведенный, выпуская одну короткую очередь за другой. Он и прикрыл его и остальных. К моменту, когда в стоящего между взлетающими фонтанчиками снега и асфальтовых крошек офицера попали, Николай и его люди были готовы.

Так же без звука он распрямился и погнал себя вперед. Или не «без звука», потому что на бегу он подвывал про себя от ужаса перед тем, что сейчас будет. Размытые фигуры поднялись слева, сзади: их было еще много, но два мгновенно оборвавшихся вопля позади свидетельствовали о понятном и так: математика в условиях боя на средней дистанции меняется не просто быстро. Мгновенно.

Он услышал чужие слова, увидел поднимающихся навстречу. Почему-то они были ближе, чем показалось сначала. Одна граната рванула точно между ними, на разделяющих их трех десятках метров. Вспышка была маленькой, как апельсин; осколки он услышал, но все они прошли мимо. Несколько секунд бега с пальцем на спусковом крючке, через огонь, ровно как было в молодости, тысячу лет назад. Опрокидывающийся человек в сером, взмахнувший руками, как громадная птица. Удар в ноги, заставивший его подпрыгнуть на бегу, понимание того, что падение означает однозначную немедленную смерть. Вспышка точно в лицо и вой вокруг, слышный даже через волокно шлема. Длинный выпад в чужое тело и тут же разворот. Жуткий, оглушающий удар в голову справа, заставивший зазвенеть весь мир. Подбородочный ремень выдержал, ссадив всю кожу, но удержав шлем на месте. Полуоглушенный Николай, успев развернуться, кольнул оказавшийся перед ним чужой силуэт вслепую, совсем не глубоко, куда-то в самый верх фигуры. Но тот повалился с воплем, освободив воздух перед собой.

— Лей…

Он развернулся снова, нащупал спусковую скобу. Умудрился удержаться на ногах, когда кувыркающиеся люди подкатились, как жуткая рычащая куча. Выпустил чуть ли не треть магазина во встающего победителя, изрешетив его длинной очередью насквозь. «Калашников» пробивает все! Второй, стоящий, уже навел винтовку на него. Метров пять дистанции, не успеть ни развернуться, ни уклониться. Ну что, все? Бесшумная вспышка, еще один удар в шлем, еще тяжелее первого, — и тут же все пространство вокруг стоящего заполняется кровяной взвесью. Занявшей сразу кубометры, дважды взлетевшей и дважды опавшей и тут же кончившейся, осевшей на землю вместе с чужаком.

— Лейтенант! А-а-а…

Николай уколол шевелящегося прямо у него под ногами человека в куртке чужого цвета одним тычком в поясницу, прямо через цепочку карманов и кармашков. Тот по-звериному дико всхрапнул в землю под собой и забил ногами, как паук. Шаг назад — всюду убитые, умирающие, зовущие на помощь на двух языках раненые. Кровь на ладонях, на шее — она чья? Не может же быть, чтобы его, правда?

— Помоги… Мама, мамочка!

Двое стоящих среди разбросанных тел — свои: тот же Костя и незнакомый парень с полностью разбитым лицом и без шлема.

Подбегающие шаги, короткий взгляд поверх прицела: это Петрова. Лицо… Где-то он уже видел такое выражение на женском лице, очень давно. Многие годы назад. Уже успел забыть.