Увидев рисунки Баччо, которые ему понравились, Леонардо его ободрил и посоветовал продолжать в том же духе, а также приняться и за ваяние. Расхвалив работы Донато, он посоветовал Баччо высечь что-либо из мрамора: какую-нибудь голову или же барельеф. Советы Леонардо подняли дух Баччо, и он начал копировать в мраморе сделанный им слепок с античной женской головы, находившейся в доме Медичи; для первого раза вещь оказалась весьма похвальной, и Андреа Карнесекки, которому ее подарил отец Баччо, она очень полюбилась, и он поставил ее в своем доме на Виа Ларга над средней дверью, ведущей из двора в сад. Баччо же продолжал лепить и другие фигуры из глины, а его отец, способствуя похвальным занятиям сына, выписал из Каррары несколько мраморных глыб и пристроил для него к своему дому в Пинти помещение, выходившее на Фьезоланскую дорогу, с освещением, удобным для работы. И Баччо начал высекать из мрамора разные фигуры и выполнил, между прочим, мраморного Геркулеса в два с половиной локтя, зажавшего между ног мертвого Кака. Эти работы там на память о нем и остались.

В это время, когда был показан картон Микеланджело Буонарроти с многочисленными обнаженными фигурами, выполненный Микеланджело по заказу Пьеро Содерини для залы Большого Совета, сбежались все художники, как об этом говорилось в другом месте, чтобы зарисовать это выдающееся произведение. В числе их приходил и Баччо, который быстро их превзошел, так как он, владея контуром, клал тени и отделывал, а также знал обнаженное тело лучше любого другого рисовальщика, а среди них были Якопо Сансовино, Андреа дель Сарто, Россо, тогда еще молодой, и испанец Альфонсо Баругетта, вместе с другими известными художниками.

Баччо бывал там чаще всех остальных, так как подделал ключ, и как раз тогда в 1512 году случилось, что Пьеро Содерини был лишен власти и восстановлен был дом Медичи. И в суматохе, происходившей во дворце во время перемены власти, Баччо тайком от всех разорвал картон на мелкие куски. И так как никто не знал причины этого, то одни говорили, что Баччо изорвал картон, чтобы иметь при себе, для своих надобностей, хотя бы какой-нибудь кусок этого картона; другие же рассудили так, что он пожелал лишить этой возможности молодых художников, чтобы они не могли ею воспользоваться и тем прославиться в своем искусстве; иные же утверждали, что сделать это побудило его преклонение перед Леонардо да Винчи, славе которого картон Буонарроти причинил немалый ущерб; другие же, которые, возможно, толковали вернее, объясняли это той ненавистью Баччо к Микеланджело, которая и впоследствии обнаруживалась на протяжении всей его жизни.

Гибель картона была для города потерей немаловажной, и Баччо получал по заслугам все обвинения и в зависти, и в злости, сыпавшиеся на него со всех сторон. После этого он выполнил еще несколько картонов белилами и углем, и среди них один очень красивый с обнаженной Клеопатрой, подаренный им ювелиру Пилото.

Когда Баччо стал уже известным как великий рисовальщик, он пожелал научиться писать также красками, так как он возымел твердое намерение не только сравняться с Буонарроти, но и превзойти его намного в обоих искусствах. А так как у него был картон с Ледой, на котором было изображено, как зачатые ею от лебедя Кастор и Поллукс выходят из яйца, то ему захотелось написать это масляными красками, чтобы доказать, что обращаться с красками и смешивать их, дабы добиться разнообразия оттенков светом и тенями, его не учил никто, но что он дошел до этого сам, и стал размышлять, как это сделать, пока не придумал способ.

Он упросил своего большого друга Андреа дель Сарто написать маслом свой портрет, полагая, что он этим наверняка добьется двоякой выгоды для своего творения: во-первых, посмотрит, как смешивать краски, во-вторых же, получит картину и самую живопись, которые останутся его собственностью, чтобы, увидев и поняв, как это делается, он мог использовать эту картину как образец. Однако Андреа, расспросив Баччо, чем тот занимается, проник в его намерения, и его рассердили двоедушие и лукавство Баччо, ибо он охотно удовлетворил бы его желаниям, если бы тот, как друг его, об этом попросил; и потому, не подавая вида, что он обо всем догадался, он не стал смешивать краски на палитру, начал загребать их кистью, задевая быстрыми движениями руки то одну, то другую, и так он передавал живой цвет лица Баччо, который из-за искусства, проявленного Андреа, а также потому, что ему приходилось сидеть смирно, если он хотел, чтобы его написали, так и не смог что-либо увидеть и чему-либо научиться, как он об этом мечтал. Андреа же удалось сразу и наказать неискренность друга, и показать этим живописным своим мастерством все преимущества своего уменья и своего опыта. Тем не менее всем этим он не отвадил Баччо от его замыслов, которым способствовал позднее живописец Россо, более охотно откликавшийся на его желания.

Научившись, наконец, писать красками, он изобразил на масляной картине праотцов, выводимых Спасителем из ада, а на другой картине, большего размера – Ноя, опьяненного вином и открывающего перед сыновьями свой срам. Попробовал он также писать на стене по сырой извести и расписал стены своего дома по-разному раскрашенными головами, руками, ногами и торсами, но, обнаружив, что просушка извести доставляет больше затруднений, чем он думал, он возвратился к своим первоначальным занятиям скульптурой.

Он высек из мрамора фигуру юного Меркурия высотой в три локтя, с флейтой в руке, вложив в нее много старания, и получил за нее одобрение, так как она была признана вещью редкостной, и позднее, в 1530 году, была куплена Джованбаттистой делла Палла и отослана во Францию королю Франциску, высоко ее оценившему. С большим прилежанием и старанием приступил он к изучению и точнейшей передаче анатомии и упорно этим занимался месяцы и годы. И человека этого следует, конечно, похвалить за его стремление к славе, к превосходству и к мастерству в искусстве; подстрекаемый этим стремлением и самой пылкой приверженностью к искусству, которой он был одарен природой с самых ранних своих лет в большей степени, чем способностями и сноровкой, Баччо не жалел никаких трудов, не терял ни минуты времени и всегда или снаряжался к какой-либо работе, или уже делал эту работу. Никогда не пребывая в праздности, он замыслил беспрерывной работой превзойти всех, когда-либо занимавшихся его искусством, и, поставив себе эту цель, решил достичь ее столь усердными занятиями и столь продолжительными трудами.

Работая, таким образом, старательно и пылко, он не только выпустил множество листов, собственноручно нарисованных им в разных манерах, но, дабы проверить, как это у него получалось, он добился того, что гравер Агостино Венецианец выгравировал одну из его обнаженных Клеопатр, и еще один лист большей величины с множеством разных анатомических рисунков, за который он получил большое одобрение. После чего он приступил к круглой скульптуре, вылепив из воска высотой в полтора локтя фигуру кающегося святого Иеронима, совершенно иссохшего, и на нем были видны изможденные мышцы и большая часть жил, натянутых на кости, и кожа, морщинистая и сухая. И работа эта была выполнена им так тщательно, что все художники, и в особенности Леонардо, признали, что никогда ничего лучшего и с большим искусством выполненного в этом роде видано не было. Произведение это Баччо поднес кардиналу Джованни Медичи и его брату Великолепному Джулиано, которым представился как сын ювелира Микеланджело, и, помимо того, что они эту вещь похвалили, они оказали ему много и других милостей, и это было в 1512 году, когда они уже возвратились на родину и к власти.