Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я восхищалась Гамалем Абдель Насером. Он не забыл Палестину. Он дал нам новую надежду. Его интересовала не только собственная власть, но и социальные преобразования, он желал освобождения арабов от опеки Запада. И освобождения арабских женщин от религиозного контроля. Он ввел избирательное право для женщин и высмеял лидера «Братьев-мусульман»: Если даже твоя собственная дочь не носит платок, как я могу заставить десять миллионов женщин его носить? Мое поколение любило его за это.
* * *
Когда началась война, я дробила орехи в лавке. И услышала, что соседи выбегают из домов. На улицах царило неописуемое ликование. Незнакомые люди танцевали друг с другом дабке. Все слушали радио. Я раздавала сладости.
– Ты снова увидишь море, милая, – сказала бабушка.
Я верила в это. Все поверили в это, на целый день. Но я волновалась за отца. Он должен был вернуться как раз в этот день. Открыты ли дороги? Где вообще она происходит, эта война?
* * *
Иерихон у Иордана. Иерихон под солнцем. Здесь всегда было жарко, здесь редко дул ветер. А когда поднимался, то был так силен, что от пыли перехватывало дыхание. Иерихон, самый древний и самый низкий город в мире. Лагеря беженцев на окраинах превратились в трущобы. Там были дома, которые не заслуживали такого названия, и узкие улочки, забитые детьми. И новое поколение, уставшее ждать.
Жорж и Джибриль сидели в гостиной Абу Сами, когда услышали первые самолеты. Джибриль выскочил на крышу. Сотни людей стояли на крышах домов, построенных вплотную друг к другу, и махали руками реактивным самолетам, проносящимся над равниной. Наши освободители! Но они пришли не с той стороны, подумал Джибриль. С запада. Они летели так низко, что пронзительный гул заглушал радостные возгласы. Только когда они с ревом промчались над его головой, Джибриль увидел под крыльями звезды Давида. Двое фидаинов выстрелили из винтовок им вслед. Через несколько секунд самолеты пересекли реку Иордан.
* * *
Однако они все равно верили тому, что говорило каирское радио.
* * *
Пока не появились танки. Пока не начали падать бомбы. Пока не пришли вести о новых беженцах на дорогах. Израильтяне сбрасывали листовки. Если вы поднимете белый флаг на своем доме, мы вас не тронем! Никто им не верил. Все помнили о Накбе – изгнании палестинцев 1948 года. Абу Сами сказал, что он лучше умрет стоя, чем поднимет флаг капитуляции. Жорж и Джибриль хотели вернуться в Вифлеем, но все умоляли их подождать. На дорогах было слишком опасно. В первую ночь они ждали новостей в доме. На вторую ночь дошли слухи, что все потеряно. На третью ночь земля задрожала. Удары были пугающе близки. Началась паника. Бесчисленное множество людей толпилось на узких улицах в темноте без электричества. На восточном берегу безопасно, говорили люди. Они не бомбили мосты. Это было похоже на 1948 год, только все происходило гораздо быстрее.
Первые семьи принялись грузить матрасы на ослов и машины. Абу Сами открыл свой магазин, чтобы раздать беженцам еду. Его жена и Сами помогали ему. И в этом хаосе Абу Сами потерял самообладание. Как будто страх был волной, которая его подхватила. Наверно, из-за младшей дочери, у которой была болезнь почек. Каждые две недели ее нужно было возить на диализ. В Амман, в Иорданию.
Мы можем вернуться, когда война закончится.
Мой отец схватил Абу Сами за костюм в пылу спора. «На этот раз мы не должны убегать! – кричал он. – На этот раз мы должны остаться! Если я куда и пойду, то только на запад. В Яффу!»
Но мой отец проиграл битву за своего друга. Абу Сами вместе с женой и детьми забрались на перегруженный грузовик. Вслед за родственниками и соседями. В конце концов, это было всего несколько километров. Израильская пехота остановилась у реки Иордан; на восточном берегу находились иорданцы.
Да защитит вас Аллах!
Уже сидя в грузовике, Абу Сами передал моему отцу ключ от дома.
Мой дом – это и твой дом.
А Сами? Он не мог бросить семью.
– Скажите Амаль, что я приеду в Вифлеем, – крикнул он, когда грузовик отъехал.
– Когда?
– Не волнуйтесь. Я приеду к вам, иншаллах!
* * *
Когда утром Джибриль с отцом вышли за дверь, в лагере было тихо, как в городе-призраке. Бесхозные козы и куры бесстрастно бродили под солнцем. Уже сейчас стояла удушающая жара.
Они решили отправиться в Вифлеем, к Амаль и бабушке. Надо было добраться туда до окончания войны. Больше всего Жорж боялся, что израильтяне снова объявят его «отсутствующим».
* * *
Джибриль толкал инвалидное кресло по дороге к мосту Алленби. На перекрестке с дорогой в Иерусалим всегда стояли общие такси или кто-то мог подвезти. Но сейчас там царил неописуемый хаос. Асфальт был разорван бомбами. Останки иорданских танков валялись вокруг, как разбросанные игрушки великана. Израильские танки и джипы перекрыли шоссе, ведущее в Иерусалим. Только пыльная дорога к мосту Алленби была открыта. Автобусы выгружали толпы палестинцев. Люди звали своих детей, стояли на жаре, толкались. Израильские солдаты, почти не говорящие по-арабски, совали им бумагу и ручки.
– Что здесь написано?
– Подписывай.
– Я не могу это прочесть.
– Подписывай!
– Эта бумажка ничего не стоит!
– Кем ты себя считаешь? Ты что, король Хусейн? Подписывай!
И они с ненавистью подписывали. Подписывали, чтобы им позволили перейти через Иордан. Они подписывались под тем, что никогда не вернутся.
* * *
Один дорожный знак указывал на Амман, другой – на Иерусалим. Мой отец ткнул в сторону, чтобы не смешиваться с потоком отчаявшихся людей, бредущих на восток к мосту. Но солдаты остановили их с Джибрилем.
– Идите в Амман! – крикнул один из них по-английски, указав винтовкой в сторону моста через Иордан. – А ну давайте!
Но отец упрямо направил свое кресло мимо солдата. Тот преградил ему путь. Старик в коляске против вооруженного мужчины. Джибриль встал перед отцом, защищая его.
– Куда вы идете? – крикнул солдат. Он был едва ли старше Джибриля. На нем были солнцезащитные очки.
– Автобус до Вифлеема, – тоже по-английски сказал Джибриль, указывая на автобусы.
Солдат покачал головой:
– Это поездка в одну сторону.
– Мы из Вифлеема.
– Дорога закрыта. Война.
– Нам надо домой.
– Это не моя проблема.
Отец взял Джибриля за