Джек угрюмо посмотрел на чемоданы.

— Судя по количеству багажа, ты собралась не меньше чем на полгода.

Франческа понимала, что он прав: вряд ли ей удастся скоро вернуться. Она попыталась обратить все в шутку.

— Просто мы в Лайфорд-Кэй любим иногда принарядиться к вечеру.

Джек крепко прижал ее к груди.

— Обещай, что не забудешь меня, — пробормотал он.

— Конечно, любимый. — Франческа улыбнулась. — Я и смотреть не могу на других мужчин. — Она ласково пригладила его волосы и заглянула в голубые глаза.

Джеку всегда хотелось, чтобы Франческа увидела в нем не только знаменитого актера, но и живого человека, разделила его одиночество. Теперь ей было жаль покидать Джека. Она нужна ему не меньше, а может, и больше, чем Сюзанне. Оказавшись в милом ее Нассау, мать исцелится сама. Джек же никогда не излечится. Его рана слишком глубока, а теперь он будет страдать еще сильнее.

Жози низко поклонилась.

— Спасибо! Я люблю вас! — крикнула она, зная, что гром аплодисментов заглушит ее слова. — Я люблю вас!

Она ушла со сцены в маленькую полутемную комнатку, где часто сидела одна, стараясь сосредоточиться перед выступлением в клубе Бет Диаман. Девушка опустилась в глубокое кресло и покрутила головой, чтобы расслабиться и размять напряженные шейные мышцы.

Ну и неделька выдалась! По Монмартру быстро распространились слухи, что Бет Диаман отыскала истинное сокровище. Постепенно новость узнал весь Париж. В ночь на прошлую субботу сюда явился инкогнито какой-то критик. На следующий день в газете появилась столь восторженная рецензия, что с тех пор телефон в гостиничном номере Жози звонил не умолкая.

Месяц назад она переселилась в хороший отель и начала наконец наслаждаться комфортом, теперь доступным для нее благодаря постоянному заработку. Но еще больше девушка любила своих слушателей и петь для них считала настоящим счастьем. Эти люди когда-то спасли ей жизнь. Они приняли ее безоговорочно, и это позволило Жози вновь ощутить себя полноценным человеком.

Всю неделю поступали предложения, одно другого соблазнительнее. Жози смущенно известила Бет о своем уходе, заверив ее, что обязательно вернется, как только выкроит неделю, и выступит за тот же гонорар.

На следующий день у Жози начинался двухнедельный ангажемент в роскошном отеле неподалеку от Лувра. Затем ей предстояло петь в Орлеане. Следующий месяц она планировала посвятить записи пластинок, а потом — и это было самое приятное — вернуться в Нассау и выступать в клубе «Сисо». Ее ждет триумфальное возвращение! Жози потянулась, предвкушая, как вновь окунется в теплые воды океана.

Только одно омрачало радость девушки: Франческа по-прежнему отказывалась признать ее сестрой. Хотя они поддерживали связь, прежняя непринужденность исчезла. Теперь им не удалось бы, как прежде, уединиться в комнате и часами болтать, поверяя друг другу самые сокровенные тайны и мечты. Нежелание Франчески признать их родственные узы омрачало отношение сестер.

Во всем прочем, по мнению Жози, ее дела шли превосходно.

Леди Джейн стала настоящей звездой закрытой клиники. Здесь среди бледных и немощных параноиков и истеричек она чувствовала себя в своей стихии. Действуя с умом, она стала опекать пациентов, они же, мечтая вернуть чувство собственного достоинства, утраченное в тот момент, когда за ними закрылись ворота психиатрической лечебницы, жадно внимали каждому ее слову. Когда-то леди Хиллфорд наслаждалась ролью внимательной и радушной хозяйки, но муж запер ее в деревне, боясь, как бы она не осуществила свои безумные угрозы. Теперь леди Джейн вновь осознала, что вполне способна помочь людям чувствовать себя непринужденно.

Каждый день в свободное время леди Джейн собирала вокруг себя пациентов и пускала в ход приемы светской дамы. Получив разрешение устраивать чаепития, она приглашала знакомых больных, другим посылала записки. Леди Джейн понимала, что врачи считают это проявлением милосердия, однако делала лишь то, что выгодно ей самой. Старуха получала удовольствие от чаепитий, благотворно влиявших на больных. К тому же в такие моменты леди Джейн почти забывала, что она в больнице.

Каждый день старуха ходила на сеанс к психотерапевту. Она не скрывала свои прегрешения, мрачные фантазии и даже не утаивала терзающую ее жажду мести. День за днем в течение нескольких месяцев они говорили только о Сюзанне и ее дочери. Леди Джейн призналась, что завидовала молодости и красоте Сюзанны. Рассказала, какую ярость испытала, узнав, что Франческа не погибла в огне. Психотерапевт стал осторожно расспрашивать ее о детстве, и она с готовностью поведала ему все, сообщив без утайки и о своих мечтах.

Врачу нравилась ее искренность, а также забота о других больных. Он полагал, что пациентка переосмыслила трагедии прошлого и смирилась с ними. Ее упорный труд и углубленный самоанализ удостоились щедрых похвал.

Наконец настал час, когда леди Джейн с трепетом и радостным волнением, всегда сопутствующими победе, услышала от врача, что она вполне здорова и может покинуть больницу.

— Однако вам следует продолжать лечение амбулаторно, — предупредил психиатр. — Иначе возможен рецидив.

— Неужели вы действительно позволите мне покинуть клинику, доктор? — смиренно спросила она.

Врач кивнул, искренне веря, что вернул рассудок еще одной пациентке, и, конечно, не подозревая, как презирает его леди Джейн.

Консультативный совет врачей одобрил и подписал решение. Леди Джейн тут же поспешила в Лайфорд-Кэй, желая поскорее приступить к выполнению поставленной задачи. Она не осмеливалась покидать территорию своего поместья, дабы не привлекать к себе внимания. Покупки для нее делала горничная. Иногда продукты доставляли на дом. Хотя начался светский сезон и многие из ее знакомых вернулись на остров, леди Джейн не появлялась в клубе, поэтому никто не знал, что она снова здесь.

Старуха извлекла на свет Божий свой старый бинокль. Теперь она по нескольку раз в день подходила к окну в мансарде и обшаривала глазами территорию соседнего владения. Ей нравилось наблюдать за маленьким санаторием Франчески — он заметно разросся, появились новые здания.

В первый месяц старухе не удавалось обнаружить никаких следов пребывания Франчески, но однажды утром она заметила знакомую копну светлых волос.

Присмотревшись внимательнее, леди Джейн вздрогнула. Ей казалось, что она теряет рассудок. Не может быть! Старуха закрыла глаза. Нет, это ей не привиделось! Перед леди Джейн была не Франческа, а ее мать! Когда она снова посмотрела в бинокль, Сюзанна стояла на том же месте, живая и прекрасная, как прежде.

— Я же говорила Сирилу, что она жива! — пробормотала старуха. — Еще двадцать лет назад я утверждала это, но он считал меня безумной. — Джейн тихо засмеялась, но вскоре смех перешел в безудержный дикий хохот. Ну и шутку сыграли с ней Нордонья! И она допустила это! Они думали, что все сойдет им с рук! Вообразили, что будут жить вечно!