Пока они так разговаривали, верхушки тополей вдруг осветились. Ещё минута — и край солнечного диска показался из-за горизонта. Остатки мрака прыснули и затвердели в тени. Свет разливался вокруг, старое ленивое красное солнце медленно выползало, словно выкатывалось на бескрайнее пространство плоских польдеров, будто ему в эту ночь тоже довелось спать на холодной земле и у него под утро всё отмёрзло. Но шли минуты, солнце поднималось выше, становилось бодрым, жёлтым и слепящим. Занимался день — не пасмурный, как всю неделю до того, а самый настоящий, долгожданный, летний. Туман пополз, потом потёк, потом стремительно шарахнулся в овраг. Кровь быстрее побежала по жилам, Сусанна почувствовала, что оживает, да и травник приободрился. Эти несколько минут они молчали, глядя на восход, будто исполняли некий ритуал, а Жуга как трогал выбитые в камне руны, так и остался стоять, положив ладонь на замшелый валун.

— Эту кто-то вырезал совсем недавно, — вдруг сказал он, трогая корявую руну на боку камня. — Совсем недавно... Хм!

Он опустился на колени и ощупал землю. Вынул нож и стал копать. Не прошло и двух минут, как лезвие стукнуло о дерево. Жуга разгрёб рыхлую землю и извлёк шкатулку. Внутри обнаружились порядочная горка самоцветов без оправ, серебряные нити и ещё кое-какая мелочь.

— Фриц! — воскликнул травник. — Вот те на... Так он здесь был!

— Что это? — спросила Сусанна. — Клад?

— Привет из прошлого, — сказал Жуга. — А может, из будущего.

В кустах неподалёку вдруг раздался треск, затем протяжный крик. Сусанна взвизгнула. Жуга поморщился и приказал ей знаками молчать, и она послушно закивала, зажимая рот ладошками. Ещё через мгновение из переплетения густых ветвей, как болт из арбалета, вырвалась стремительная птица, с громким криком набрала большую высоту и принялась описывать размеренные, резкие круги в синеющем, без единого облачка, небе.

«Чнии-йн!» Ястреб.

Жуга не уходил, чего-то ждал. Ждать пришлось и Сусанне тоже. Но уже через минуту стало ясно, кто тому виной.

Из кустов вышел человек. Сусанна содрогнулась, ахнула, не сдержавшись, спряталась травнику за спину и оттуда с ужасом наблюдала за приближением незнакомца. Это был тот самый наёмник, второй из тех, которые похитили её из города, холодноглазый и светловолосый. Рутгер! Она узнала его сразу, хотя сделать это было нелегко. Он двигался рывками, словно кукольный плясун, хромал и горбился, кренился на один бок; на мгновение девочке даже показалось, что ему непривычно двигаться на двух ногах. Да и сам вид его внушал если не страх, то омерзение: кожа была в пятнах, будто в лишаях, на голове, среди волос, зияли непонятные проплешины, глаза блестели, словно у припадочного. Наконец он подошёл почти вплотную и остановился.

— Здравствуй, Рутгер, — тихо, даже как-то виновато произнёс Жуга.

— Ублюдок! — скорее прорычал, чем выговорил тот вместо ответа. — Сволочь, тварь! Скотина, недоносок! Я тебя убью! Как ты посмел?!

Он скрипел зубами, пальцы его — серые, с обломанными жёлтыми ногтями, всё время сжимались и разжимались. Казалось, он с трудом сдерживается, чтоб не броситься на травника и не вцепиться ему в горло. Жуга, как бы между прочим, перебросил посох из одной руки в другую и сбросил с головы капюшон.

— Успокойся, — сказал он, — перестань орать: девчонку напугаешь, ей и так нелегко. Если хочешь говорить, пойдём к костру. А если нет...

Глаза наёмника встретились с глазами травника: синее против синего; Рутгер прищурился и подобрался.

— Я б тебе горло разорвал, когда б не Зерги! — Рявкнул он ему прямо в лицо. — От меня ты ничего не утаишь, я всё знаю! От неё разит тобой, твоим... поганым семенем!

Травник поджал губы:

— Я не собирался ничего утаивать. Она...

— Она моя!!! — взревел наёмник. — И не смей её касаться, слышишь, ты, паршивая облезлая лиса! Не смей!

Мышцы Рутгера время от времени чуть вздрагивали, словно не могли лечь на место. Теперь, когда он стоял рядом, Сусанна чувствовала, как от него воняет мокрой псиной. На его коротком фламандском колете, спереди, над самой пряжкой кожаного ремня зияли две прорехи, а точнее, два разреза — один выше другого. И точно так же, как у той девушки в зелёном, ткань вокруг и ниже заскорузла от крови. Зрелище было кошмарное. Немудрено, что Сусанна этого не выдержала: чувства оставили её, и высокая трава пружинисто и мягко приняла в объятия лёгкое девичье тело.

На мгновение сделалась немая сцена, затем травник нагнулся, положил посох наземь и взял девушку на руки. Чуть подбросил её, подхватывая поудобнее, и обернулся к Рутгеру, который тоже смолк и теперь растерянно топтался позади, не зная, то ли броситься в атаку сразу, то ли продолжать себя накручивать.

— Идём, Рутгер, — сказал травник. — Идём. Нам надо многое обговорить. Я несколько ночей не спал, у меня ум за разум заходит. Не хочу наделать глупостей. Пойдём к костру. И будь добр — возьми посох: у меня руки заняты.

— Я тебе не пёс, чтобы таскать поноску! — взорвался Рутгер, но в голосе его уже не чувствовалось прежней уверенности. — И я не разговариваю с врагами!

— Я не враг, — устало произнёс Жуга. — По крайней мере, тебе.

Белый наёмник поколебался... и не стал нападать. Старый холм медленно приближался.

— Как вы нас отыскали? — спросил Жуга, не оборачиваясь.

Рутгер фыркнул, глухо, утробно, совсем как собака.

— Волк и ястреб найдут кого угодно, — сказал он. — Кабы не дождь, мы б догнали вас раньше.

— Понятно... Позволишь мне рассмотреть твои глаза?

— Ещё чего! Зачем?

— Они у тебя такие же, когда ты... другой. Я никогда подобного не видел. Так что? Позволишь, нет?

Рутгер долго молчал. Под кожей на его лице ходили желваки.

— Кто я? — наконец спросил он. — Кто мы теперь такие?

— Не задавай дурацких вопросов, — не замедляя шага сказал Жуга, хотя в словах его было больше горечи, нежели сарказма. — Ты человек. Вы оба — люди. Никто другой такой глупости над собой не сотворил бы.

Рутгер ничего не сказал.

Два человека шли, рассекая травяное море. Хищная птица смотрела на них с высоты. Отсюда ей было видно, как из леса вышла лошадь — рослая, соловой масти. Вышла, осмотрелась, прянула ушами и неторопливо зашагала следом за людьми.

Птица камнем пала вниз, раскрыла крылья, тормозя, уселась на луку седла и с яростной энергией принялась чистить перья.

* * *

Баранина на углях шипела, брызгала жиром и источала умопомрачительные запахи: перед готовкой Иоганес Шольц натёр её солью и перцем, вывалял в каких-то травках, в семенах укропа, спрыснул уксусом. Что да, то да — Глюк Ауф Иоганн знал своё дело. Золтан сглатывал слюну.

Их было только двое у костра: маленький отряд с недавних пор размежевался. Монахи расположились далеко в стороне, где никто не мог им помешать. Они чурались мяса, питаясь хлебом и латуком, и вели неспешную беседу; костерок их еле теплился. С другой стороны пылал костёр солдат (четверых оставшихся). Где-то там, меж ними, подъедался полоумный Смитте. Бритву ему доверять опасались, и голова его немного обросла по кругу, так, что его ранняя лысина стала напоминать тонзуру. Одежда у него была мирская.