Битум глянул на него, сощурясь.

– Ты что, и капитану то же самое сказал?

– Я не знаю, сержант, жив Быстрый Бен или мертв, но доведись мне биться на этот счет об заклад, я знаю добрую сотню Охотников, что с радостью приняли бы мою ставку, да и не одну сотню, пожалуй. Но если биться об заклад с Валом или Скрипачом… – Флакон покачал головой и прихлопнул какую-то гадость, укусившую его за шею.

– Ты бы ставил на то, что он мертв?

– Нет, на то, что жив. И даже более того. Я бы ставил на то, что он все еще во всем этом участвует.

Сержант вдруг улыбнулся.

– Добро пожаловать обратно, маг.

– Обожди, Битум… то есть, я хотел сказать, сержант. Не забывай, я ведь не видел, чем там для него все закончилось. Говорят, выглядело очень хреново.

– Хреновей не бывает.

– Ну… вот я и не бьюсь ни с кем об заклад.

– Худ знает, солдат, что только Скрип в тебе нашел. Давай уже, проваливай с глаз моих.

Когда он снова поменялся местами с Кораббом, слева от него вдруг обнаружился Спрут.

– Слушай…

– Да кто я вам такой теперь, именем Худа, Рыбак собственной персоной, что ли?

– Что? А, нет. Это насчет того, что Корик сказал…

– Что он такое сказал? Про Хлебателя Ссак? Скрип сам себе карты не рисует, Спрут. У него с Колодой другие отношения. Так что…

– Насчет добычи, солдат. Он про добычу говорил.

– Сдается мне, это был сарказм.

Улыбка, теперь по правую руку от него, хмыкнула, но ничего не сказала.

– Вот именно, – согласился Спрут. – Всерьез бороться с грабежами начал еще Дассем Ультор…

– Мы были завоевателями, а не налетчиками. Когда занимаешь город, грабить и насиловать горожан – идея так себе. Это их здорово злит, оглянуться не успеешь, как солдаты оккупационного гарнизона начинают гибнуть в ночных патрулях.

– Короче говоря, подобной привычки у нас как бы и не было, но шансы разбогатеть все равно оставались. В любой роте велся учет, и каждый получал свою долю дохода. От подобранных на поле боя оружия и доспехов, от лошадей и прочего в том же духе. Выигранная битва подразумевала и соответствующее вознаграждение.

– Все так, Спрут, – кивнул Флакон. – Но теперь у нас есть целая храмовая сокровищница. Нам продолжают начислять жалованье. Вообще-то каждый из нас, сапер, уже сейчас сущий богатей.

– Если только получится дожить до расчета.

– Но это оно всегда так было. Не пойму, к чему ты клонишь.

Маленькие глазки сапера нехорошо блеснули.

– А вот скажи-ка мне, – произнес тот хрипло, – для тебя эти деньги что-то значат или так, дерьмо нахтово? А, Флакон?

Он призадумался. На четыре шага, пять, семь.

– Нет, – признал он наконец, – но ведь они меня никогда особо не волновали. Я в армии не ради золота.

– Потому что молодой еще. Тебя больше приключения влекут. Только вот, знаешь ли, когда доживешь до определенного возраста и на все это хорошенько наглядишься, то начинаешь думать о той жизни, что потом будет. Насчет того, чтобы домик себе прикупить или хотя бы комнатку поприличней над таверной, тоже поприличней. Ну да, догадываешься, конечно, что всему этому, скорей всего, никогда и не бывать, но мечтать-то не вредно. Тут-то и про денежки вспоминаешь.

– И?

Голос сапера сделался совсем тихим.

– Флакон, я теперь больше чем на неделю вперед не загадываю. А про жалованье уже который месяц не вспоминал. Ты слышишь? Никаких домиков, никаких таверн. Ни тебе рыбацкой лодки, ни даже, упаси боги, садика. Вообще ничего.

– Это оттого, что мы сейчас к смерти приговоренные, верно?

– Я тоже так было решил после того, что Скрип той ночью сказал, но теперь уже не думаю.

Флакон, заинтересовавшись, поднял глаза на сапера.

– Продолжай.

Спрут пожал плечами, словно от внезапной неловкости.

– С нами что-то случилось, вот и все. С Охотниками за костями. Может, во время вторжения в Летер. Может, еще в Малазе или даже в И’гхатане. Сам не знаю. Но ты только взгляни на нас. Мы – армия, которая про добычу вообще не думает. Как, по-твоему, почему Корик стал Улыбку подначивать насчет торговли мочой?

– Потому что упал духом, – ответил Флакон, – и ревнует тоже.

– Потому что всем наплевать на серебро с золотом, на идею купить себе какое-нибудь сраное поместье, или лошадей разводить, или в морскую торговлю вложиться. Да такая армия, как мы, на всем свете одна-единственная.

– Обожди, сапер, – фыркнула Улыбка. – По-твоему, вот посечем мы сейчас кого-нибудь, останемся одни на поле битвы – и не начнем у трупов пальцы и все остальное отрубать? Колечки себе прибирать, торквесы, мечи поприличней и все остальное?

– Нет, Улыбка. Я так думаю, что не начнем.

– Тут я, кажется, со Спрутом соглашусь, – добавил Флакон. – Ну, то есть, ты-то, может, и начнешь…

– А чего сразу я? – возмутилась она. – Я и не про себя вовсе говорю…

– Пусть кто-нибудь другой начинает, – пробормотал Флакон.

– Нет, тела-то я обязательно проверю, – кивнула Улыбка. – Глядишь, кто-то еще дышит, так я его быстренько чик по горлу. А кольца и прочая хрень – да ну их.

– А я о чем? – проговорил Спрут и уставился на Флакона диким взглядом. – Ровно так все, Флакон, и есть. Армия рехнулась.

– Скрип теперь капитан, – рыкнул Бальзам, – чего вам еще-то нужно? Он нас не подведет. Все ж-таки «Мостожогом» был как-никак. Вы, парни, на его прежний взвод гляньте – ни одного человечка ни хрена не потерял. Если это не значит, что они все под божественным присмотром, то что тогда?

Непоседа подтянулся поближе к Горлорезу, Смраду и сержанту.

– Кто-нибудь слышал, что Флакон там сзади сейчас сказал? Насчет названия нашего?

– Что еще такое? – нахмурился Горлорез.

– Он интересуется, кто дал нашей армии ее название.

– И что?

– Ну, я подумал, что это… ну… правда важно. Флакон что-то такое знает, вот только наружу не выпускает…

– Закупорился? – уточнил Смрад.

Горлорез визгливо расхохотался, вызвав этим отборную ругань по всей колонне, впереди и сзади. Убийца негромко зашипел.

– Извиняюсь, не сдержался.

– Так ты, Непоседа, давай, потряси его хорошенько, пока не польется, – не унимался Смрад. – Где-то там у него должна пробка быть.

Горлорез фыркнул и сразу закашлялся, пытаясь подавить очередной взвизг.

– Смрад, прекращай! – приказал Бальзам. – Я серьезно.

– Сержант, я еще лишь поверхностно коснулся отдельных возможностей…