– Видел, что Спрут с Кориком сделал? Вот и я тебя до полусмерти изобью…

– Разве так можно – вы ж наш сержант?

– Вот потому-то мне и можно, идиот!

– Флакон – маг, как и я сам, – сказал Непоседа. – Между нами есть определенное сродство. Наверное, я все-таки попробую с ним потолковать. Чего-то он не договаривает, я уверен.

– Ну, – призадумался Смрад, – кухню на’руков он как-то исхитрился пережить, это впечатляет.

– А вернулся вместе с капитаном Рутаном Гуддом. Он вхож во внутренний круг, я это давно заподозрил.

– Вот тут ты, Непоседа, кажется, и впрямь в точку попал, – согласился Смрад. – Круг тех, кто знает. Что-то… такое.

– Знает больше, чем мы, это точно.

– У них, наверное, и планы на все готовы. Даже как мы эту треклятую пустыню собираемся пересечь, а потом на другой стороне обрушить очередную империю, как раньше Летер.

– И как Вихрь еще до того. И как из Малаза выбрались. Что, Смрад, не будешь больше на мой счет шуточки шутить?

Все четверо морпехов как по команде повернули головы и уставились на марширующий позади взвод. Брови сержанта Битума поползли вверх.

– Слышал нас, Битум? – спросил его Бальзам.

– Ни единого слова, Бальзам.

– Вот и хорошо.

Непоседа снова повернулся вперед и прижался к товарищам еще ближе.

– Слушайте, – зашептал он, – мы ведь можем вычислить тех, кто знает. Скрип, Рутан Гудд…

– И Флакон, – уточнил Смрад, – потому что он Скрипова бритая костяшка.

– Масан Гилани…

– Что? Серьезно?

– Ее тоже к свите адъюнкта приписали – и даже лошадь ее не забили, это вам хоть известно? Мало того, не одну ей оставили, а двух. – Непоседа принялся тереть лицо. – Холодновато после заката-то делается. Потом Лостара Йил, которая Танец Теней сплясала, – эта уж наверняка. А еще кто?

– Кенеб, только он мертв уже, – сказал Бальзам. – И Быстрый Бен тоже.

Непоседа издал негромкий смешок.

– Вот на его счет я с Флаконом согласен. Этот где-то здесь сейчас. Может статься, с Геслером и Ураганом…

– Точно! – перебил его Бальзам. – Гес и Ураган! Мелкота ведь тоже с ними?

– Синн и Свищ? Ну да.

– Может статься, там все основные заговорщики сейчас и собрались, – кивнул Непоседа. – Тот самый внутренний круг, про который я толкую…

– Теневое правительство, – сказал Смрад.

– Вот именно…

– Коварные интриганы.

– Они самые.

– Двуличные тюремщики истины…

Ночную тишину пронзил хохот Горлореза.

Когда сзади донесся очередной вопль, Уголек поморщилась:

– Боги, хоть бы он прекратил уже.

– Смеяться у нас особо не над чем, – согласился Бадан Грук. – Только это ж Горлорез? Этот над собственной умирающей сестрой хохотать будет. – Он покачал головой. – Не понимаю я таких. Находить радость в муках, в лишениях и всем подобном. Что здесь смешного? Это называется – мозги набекрень.

Она бросила на него заинтересованный взгляд. На лице – зеленый отблеск Нефритовых Копий. Словно труп. Или призрак.

– Что тебя гложет, Бадан?

– Да этот Скрипов заговор. – Он с подозрением глянул на нее. – Хотя и ты в нем, поди, участвуешь?

– Худа с два.

– Но ты тогда договорилась с Масан Гилани и, – он кивнул в сторону фургона, со скрипом раскачивающегося из стороны в сторону прямо перед ними, – с собственной сестрой.

– Мы просто пытались придумать, как помочь адъюнкту…

– Потому что вы что-то знали. С этими вашими предчувствиями. Предвидели неприятности задолго до того, как мы напоролись на ящеров.

– И что, помогло нам то предвидение? Как ты не поймешь? Знать – и в то же время не знать. Ты и не представляешь, насколько беспомощной я себя чувствовала.

– А теперь нас что ждет, Уголек?

– Понятия не имею – и оно к лучшему. – Она побарабанила пальцами по шлему. – Полная тишина, ни единого шепотка. Ты, значит, считаешь, что я во внутреннем круге? Ошибаешься.

– Ладно, – кивнул он, – проехали.

Повисло натянутое молчание, Угольку оно казалось окутавшим их коконом или скорее даже паутиной, в которой они запутались. И чем больше бьешься, тем оно хуже. Над ее родной саванной возвышалась гряда холмов, там прямо в утесах были вырублены древние гробницы. Как-то раз, у нее тогда и кровотечения-то едва ли начаться успели, они вместе с сестрой и еще двумя подругами отправились исследовать те таинственные пещеры.

Ничего, только пыль. И каменные саркофаги, один на другом, по дюжине в каждом из помещений. Угольку припомнилось, как она стоит там в относительной прохладе, держа в одной руке импровизированный факел, и разглядывает в его пляшущем красноватом свете нижний из саркофагов в возвышающейся перед ней пирамиде. Вместо того чтобы оставлять своих мертвых богине стервятников и ее потомству, другие народы зарывают их в землю. Или прячут под тяжелые каменные крышки. Она вспомнила свою тогдашнюю мысль, от которой ее мороз пробрал: что, если они ошибутся? Если ты еще не мертва?

За прошедшие с тех пор годы ей не раз приходилось слышать жуткие истории о несчастных, похороненных заживо, неспособных выбраться из каменного или деревянного гроба. Казарменная жизнь полна таких историй, ровно на то и рассчитанных, чтобы припугнуть хорошенько. Куда сильней, чем угрозы священников, проповедующих с кафедры, тем более что любому известно – те все ради денег делают. Сладкое чувство страха, который ты делишь с другими.

А теперь… теперь чувство такое, будто я пробуждаюсь. От долгого сна. Изо рта вырывается вздох, но вижу я лишь мрак, слышу лишь странное гулкое эхо совсем рядом. Я протягиваю руку и нащупываю холодный влажный камень. Меня разбудили капли. Осевшие испарения моего собственного дыхания.

Я пробуждаюсь, чтобы обнаружить, что похоронена заживо.

Ужас не желал отступать. Эта пустыня принадлежит мертвым. Ее звуки – песнь умирающих.

Сестра сидит в фургоне, громыхающем всего в нескольких шагах впереди. Голова безвольно мотается – уснула, похоже. Легко ли оно ей удалось? Нога заживает очень медленно, а в этом безжизненном месте и врачеватели помочь ничем не могут. Болит, наверное, здорово. Однако вот уснула.

А мы все маршируем.

Дезертир, но так и не дезертировавшая. Кто бы мог подумать, что она обнаружит внутри себя нечто, способное пробиться наружу, за пределы ее треклятого эгоизма? Никогда ведь не знаешь. Никогда не понимаешь других, пусть даже и ближайших родственников.

Целуй. Ты должна была убежать. Ухромать. Сделать то, что нужно. Я бы справилась, поверь. Если б только знала, что ты в безопасности – вдали отсюда.