litbaza книги онлайнРазная литератураКосой дождь. Воспоминания - Людмила Борисовна Черная

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 106 107 108 109 110 111 112 113 114 ... 213
Перейти на страницу:
наоборот. Он мне не нравился. Все в нем было фальшивое. Фамилия у него была звучная, но звали его Ефим. Отчества не помню. И он не разрешал называть себя иначе как по фамилии.

Но что было делать? Ефим работал «наверху», мог развеять мои недоумения. Кроме того, он еврей.

Итак, я позвонила этому Ефиму. И мы условились встретиться в скверике напротив ЦК после двенадцати ночи. Ночной пропуск у меня, естественно, был.

Как только Ефим вышел из своего ЦК и поздоровался со мной, я спросила его в лоб:

— Почему у нас в стране, воюющей с Гитлером, поощряется антисемитизм?

В глубине души я ожидала, что он встретит мой вопрос бурным негодованием. Но негодования не дождалась.

Цекист сказал примерно следующее: «Народ-патриот должен на какое-то время вернуться к истокам! Не надо также преуменьшать влияния вражеской пропаганды; кое на кого она, безусловно, действует. Антисемитизм — явление временное. И ты, интеллигентка, должна проявить понимание к сложности момента. И никому таких вопросов не задавать. Даже вопросов! Партии и правительству — виднее».

На этом встреча закончилась.

Не то в самом конце войны, не то уже после войны Ефима из ЦК помели. Но без работы он не остался, его взяли в Институт истории Академии наук.

Даже после этого разговора я не очень испугалась. Не поняла, что антисемитизм в Советском Союзе активно насаждается и будет насаждаться. Не поняла, каких размеров он достигнет.

Тогда часто повторяли: «Факты — упрямая вещь». Но я — и не я одна — закрывала глаза на эти самые упрямые факты.

Вот, к примеру, арест Копелева в 1945 году, в конце войны. Уверена, Копелев пострадал отнюдь не из-за несчастных немок, которых насиловали подонки из числа русских, оказавшихся на территории Германии, как это декларировал он сам. Все началось гораздо раньше.

Уже в 1942 году, приехав на Северо-Западный фронт, я с изумлением наблюдала, что к Копелеву, инициативному, энергичному и старательному работнику 7-го отдела, штабное начальство относится недоброжелательно. Прошло еще некоторое время, и Копелева не приняли в партию, а это показалось уж совсем странным. На фронте принимали в партию, по-моему, всех. А в 1943 или 1944 году в Москве, где Лев лежал в госпитале на обследовании, он сокрушался, рассказывая, что его буквально травят в штабе фронта. После госпиталя Копелев пошел в ГлавПУР — хотел перевестись на другой фронт. Но в ГлавПУРе, где так дружелюбно говорили о нем всего года два назад, когда меня по его рекомендации вызвали в 7-й отдел, ему не разрешили поменять место службы. Все это Лева поведал не только мне, но и всем своим друзьям и знакомым. В штабе фронта, где он тогда служил, явно что-то затевалось против него.

А ведь ни в 1943-м, ни в начале 1944-го ни о каком надругательстве над немками и ни о каком мародерстве в Германии не могло быть и речи: наши войска еще не шли по немецкой земле…

Так что «дело Копелева», начавшееся весной 1945 года, незадолго до окончания войны, было явно антисемитским процессом. Так же как и травля Наума Мельмана (Мельникова), написавшего повесть «Редакция»108. Об этом весьма убедительно рассказал Ю. Нагибин. Видимо, и Мельмана чуть было не арестовали.

Но ни арест Копелева, ни «дело Мельмана» никто не счел расправой с евреями.

Я в том числе.

Видимо, для того чтобы такие наивные, как я, прозрели и поверили наконец в государственный антисемитизм, надо было сказать все своими словами. Наподобие того, как немцы писали в листовках, которые летом 1942 года я читала в 7-м отделе Северо-Западного фронта:

Бей жида, большевика,

Рожа просит кирпича.

Итак, слово «жид» было пущено в оборот, пусть фашистами.

По-моему, с 1948 года власти начали говорить с нами примерно так же ясно и недвусмысленно, как говорилось в нацистских листовках.

В ноябре этого года распустили Еврейский антифашистский комитет. Тот самый Комитет, который собирал в США многотысячные митинги, требовавшие от американского правительства помочь «русским», ибо русские, борясь с Гитлером, спасают все человечество. Именно после этих митингов в Советский Союз потоками пошли «студебеккеры» и «доджи», продовольствие и медикаменты…

Возглавлял Еврейский антифашистский комитет гениальный актер Михоэлс. Входили в него известные еврейские поэты Фефер, Квитко, Маркиш. Поэтов пересажали, их близких выслали. Михоэлса убили. А с Зускиным, вторым человеком в блистательном театре на Малой Бронной, театре под названием ГОСЕТ — Государственный еврейский театр, расправились тоже как-то особенно подло. Зускина лечили сном, в ту пору это практиковалось. И вот его вытащили прямо из постели и отправили на Лубянку. Оттуда он так и не вернулся. Эту историю шепотом рассказывали в Москве.

ГОСЕТ закрыли. Он был отнюдь не только еврейским театром, он был театром всей интеллигенции…

Наверное, это смешно, но поражало меня тогда и то, как нагло, нарочито коряво и неряшливо велась антисемитская кампания.

Энкавэдэшники убили Михоэлса, и это сразу стало понятно многим. Но вскоре в Минск отправилась бригада следователей во главе с известным Шейниным, гэбистом-писателем. До этого Михоэлса в Москве похоронили вроде бы чин по чину. Шейнин, разумеется, не смог найти убийц. Прошло еще некоторое время, и о Михоэлсе стали писать как о преступнике, предателе, шпионе.

В 1949 году началась кампания по борьбе с космополитами — театральными критиками. В газетах и журналах одна за другой появлялись статьи, бичующие… театральных критиков. Не всех, разумеется, а критиков-евреев. Соль заключалась в том, что некоторые критики-евреи взяли русские фамилии в качестве псевдонимов. И вот охранители русской культуры в своих статьях раскрывали псевдонимы, писали в скобках еврейские фамилии. Правда, у некоторых бедняг фамилии звучали нейтрально. Например, у критиков Борщаговского, Вазовского109, Оттена. У Оттена в скобках пришлось бы писать Поташинский, скорее польская фамилия. Но Оттена, конечно, записали в евреи.

Ну а что вообще инкриминировалось «космополитам» кроме «незаконных» псевдонимов? Они якобы обделывали свои «грязные делишки»… в «Арагви», самом известном московском ресторане.

Повторю, что на процессах в начале 30-х годов, на так называемом Шахтинском процессе, на процессе Промпартии и других, обвиняемые — известные инженеры, крупные производственники — признавались в том, что ломали станки, поджигали шахты, устраивали аварии с человеческими жертвами, словом, признавались в тягчайших преступлениях, имевших целью свергнуть социалистический строй.

Та же картина на «показательных процессах» 1937–1938 годов. Обвиняемые — коммунисты с громкими именами; говорили, что по их приказам уничтожались целые отрасли промышленности, выводились из строя заводы-гиганты, подготовлялись теракты. Кроме того, эти преступники будто бы стали шпионами, продались иностранным разведкам. Фигурантов тех процессов знала вся страна.

1 ... 106 107 108 109 110 111 112 113 114 ... 213
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?