Крепко держа за волосы обваленную в светло коричневом порошке усатую голову, она переступала по глубокому снегу, утопая в нем на всю длину сапог, снег летел ей в лицо, ветер атонально завывал с ней в унисон. Разорванная куртка трепыхалась лохмотьями и нисколько не защищала от холода и ветра. Сделав несколько шагов по глубокому снегу, Зинаида Зиновьевна передернулась в ознобе. Она упала лицом в снег, долго вставала, подбирала выроненную голову и вновь как можно скорее убегала подальше от цеха, прочь с фабрики. Вот уже и проходная близко, а вырвавшись на волю, она будет в безопасности. Там снаружи будут нормальные люди, они помогут, они спасут, они разберутся. Там ее спасение – на воле! Она вырвется! Вот уже совсем недалеко, всего несколько метров до проходной.

Она вновь упала. Взвыла от боли под грудью и в сломанной руке.

Подняв залитую слезами голову, она увидела сквозь плотные снежные завихрения человеческую фигуру. Человек, выходил из проходной и обрадованная Сферина в голос завыла, узнавая в пузатенькой фигуре молодого охранника Петю Эорнидяна. Вот кто ей поможет! Охранник! У него есть телефон! У него есть тревожная кнопка и рация! У него должно быть оружие, в конце концов! И если он нормальный охранник, он обязан уметь оказывать первую медицинскую помощь! Одним словом – охранник, это именно тот, кто сниспослан ей небесами!

Не имея сил даже приподняться со снега, она в каком-то порыве отчаяния подняла в руке отсеченную голову, чтобы Эорнидян понял, что положение дел крайне серьезное. По ее задумке, он должен был, по крайней мере, прибавит шагу.

– На помощь! – надрывно простонала она.

Вьюга плюнула ей в рот снегом.

12:08 – 12:20

Кажется, теперь я был готов вылезти из слесарки, только мне было холодно. В цеху и в слесарке стояла постоянная температура около двадцати градусов, но ведь я снял с себя всю одежду до торса. Злополучный гвоздь под лопаткой я так и не смог вынуть, он застрял там намертво и причинял мне жуткую острую боль и неудобство. Из-за него я не мог распрямиться, не мог поднять руку, не мог вдохнуть полной грудью и чувствовал, как становился все слабее и слабее, при том что крови почти не было. Нацепив кое-как на себя свою давно не стиранную одежонку я влез в толстую тяжелую телогрейку. Телогрейка села на мои плечи как бронежилет, в ней я сразу испытал чувство полной удовлетворенности. Хорошая телогрейка. Согревшись, я высунулся из слесарки и поплелся в цех, перебирая ногами как паук, помогая себе рукой. Да, мое тело было искалечено, я был кривоног и косорук, у меня был искривлен позвоночник, а на одной руке не хватало двух пальцев. Но я давно приспособился жить в этом теле и уже не старался выглядеть лучше, чем я есть на самом деле. Господь Бог переселил мою душу именно в такое тело, значит так было нужно, значит на то его воля. А мне только было любопытно чем это я провинился перед Боженькой в той прошлой жизни? Кем я был, что натворил? Не знаю и никогда не смогу узнать, но, чтобы переродиться в нормальное тело я обязан в этой жизни исправить совершенное в прошлом. Мне трудно, мне всегда было трудно, но я стараюсь как могу.

Однако я попал в такое положение, что без посторонней помощи я попаду к Господу Богу раньше намеченного им срока. Не оказание себе помощи по моим понятиям приравнивается к суициду, а это грех великий! Никто не в праве распоряжаться своей жизнью кроме Господа нашего! Ни своей ни чужими! Ежели Господь наш послал на меня такие испытания, то я обязан их преодолеть! Я решительно передвигался по пустому цеху, едва волоча сгибающиеся ноги и удерживаясь на них только благодаря помощи рук. Я ковылял между станков, тряся головой в такт шагам и постанывая от боли в спине. Нехотелось никуда идти, хотелось лечь на бок и поджать ноги в позе зародыша, но я, вспоминая господень неотвратимый взор, делал шаг за шагом. Останавливался, со свистом дышал и вновь возобновлял движение.

Порой я слышал речь в стороне, но у меня не было сил и возможности укрыться как я делал это прежде. Я лишь садился в тень, утаивался и возобновлял шаг только тогда, когда убеждался, что звуки прекратились. Однажды я видел, как мимо пробежал незнакомый человек в синим полукомбинезоне, но он меня не заметил, я был слишком ничтожен. Во всяком случае я сам себе таковым казался.

Телогрейка, которая сперва казалась мне расчудесной и очень удобной теперь давила на плечи и прижимала к земле, мне приходилось все чаще и чаще переводить дух. А ведь еще совсем недавно я скакал обезьянкой под потолком. Надо же! И откуда только у меня силы были?

Вдруг я резко спрятался за поддон с дверями, так как увидел прямо впереди возле станка ЧПУ своего кота. Кот, которого я причислял к своим невольным друзьям и который разделял со мной кров и, можно сказать, хлеб, сидел на груди у лежащего человека. Человек, которого я никогда прежде не видел был мертв и это напугало меня до крайности. Опять мертвец! О, Господи, куда же ты смотришь?

Мужчина лежал навзничь, голова частично отсутствовала. Кровь и мозг забрызгала пол и станок ЧПУ, а кот, не вникающий в человеческие дела, с аппетитом хрустел чем-то хрящеватым. Кот грыз что-то то одной стороной челюсти, то другой пытаясь откусить кусок. Когда ему это удавалось, он проглатывал его и понюхав, продолжал трапезу. Подкравшись к животному поближе, я с ужасом обнаружил, что мой любимый кот грызет человеческое ухо. Вот ведь богопротивное дело! Пусть кот всего лишь животное неразумное, но могу ли я позволить ему осквернять тело почившего? Негоже это! Не по-божески это! Я хотел отогнать кота, махнул на него рукой, но тот только покосился на меня как на ненужный предмет и зажмурив глаза продолжил отгрызать от уха кусочки.

Повторяя молитвы Господу нашему я подковылял к коту и протянул уже к нему руки, но животина вознамерилась зашипеть на меня. Ах ты паршивая скотина, а ведь я гладил тебя, чесал животик и кормил тебя! Что же ты делаешь, животное, Бога ты не боишься! Я протянул к коту руки и взял его за шкирку, тот недовольно завертелся, выпустил когти, но недоеденное человеческое ухо так из пасти и не выпустил. Мне пришлось выдергивать ухо из цепких звериных зубов, кот не поддавался. Ох ты,