Мия слышала голос Скаевы в своей голове, эхо той перемены, когда умер ее отец.

«И когда ты ослепнешь во мраке, милая Матушка Время заберет твою красоту, силу воли и глупую уверенность, что ты была кем-то больше, чем лиизианским дерьмом, разодетым в итрейские шелка».

Донна Корвере помотала головой, продолжая жевать свои грязные прядки. Однажды на этих смоляных волосах мерцали золото и драгоценности, а теперь путались блохи и гнилая солома. Мия просунула руку через прутья. Потянулась так далеко, как могла.

– Мама, это я, Мия.

На глазах выступили слезы. Нижняя губа задрожала.

– Мама, прошу, я люблю тебя.

Донна Корвере передернулась. Посмотрела сквозь окровавленные пальцы. В глубине ее глаз вспыхнуло узнавание. Наружу рвались остатки женщины, которой она была. Женщины, которую однажды боялся каждый сенатор. Ее глаза наполнились слезами.

– Ты мертва, – выдохнула она. – Я тоже умерла?

– Мама, нет, это я!

– Тебя утопили. Мою прекрасную девочку. Мою малышку…

– Мама, пожалуйста, – взмолилась Мия. – Я пришла, чтобы спасти тебя.

– О, да, – прошептала она. – Отведи меня к Очагу. Усади и позволь уснуть. Дочери тому свидетели, я заслужила отдых.

Мия вздохнула. Ее сердце было разбито. Слезы обжигали глаза. Но нет. Нельзя терять ни секунды. Ей хватит времени, чтобы позаботиться о душевных травмах матери, когда они будут далеко отсюда. Ей хватит времени, когда они будут…

…они…

Мия часто заморгала во мраке и спешно обежала взглядом камеру.

– Мама, где Йоннен?

– Нет, – прошептала она. – Нет цветочков. Здесь ничего не растет. Ничего.

– Где мой брат?

Женщина беззвучно, одними губами пыталась произносить слова. Рот открывался и закрывался в полной тишине. В отчаянии она начала царапать себе кожу, впилась руками в грязные волосы. Сцепила зубы и закрыла глаза, из которых по щекам полились слезы.

– Его нет, – выдохнула она. – Он с отцом. Его нет.

– Нет. – Мия покачала головой, схватилась за ноющую грудь. – О нет…

– О Дочери, прости меня.

Ей потребовались все силы. Все до последней капли. Но Мия отодвинула горе в сторону. Растоптала под каблуком. Сморгнула обжигающие слезы. Пытаясь не вспоминать неночи, когда она держала маленького брата на руках, напевая колыбельные, чтобы он перестал плакать. Игнорируя лихорадочные стоны матери, она приступила к работе, как учил ее Меркурио. Сосредоточилась на задаче. На попытке найти утешение в повторении выученных наизусть движений. Тьма вокруг нее затрепетала. Крики далеких убийц становились все громче. Ближе?

«Не смотри».

Из теней выскользнула рука матери. Схватила Мию за запястье. Девочка отшатнулась, но донна Корвере крепко держала дочь. И прошипела, обдавая ее зловонным дыханием:

– Как я могу прикасаться к тебе, если ты мертва?

– Мама, я не мертва, – Мия взяла женщину за другую руку и прижала ее ладонь к своему лицу. – Видишь? Я жива. Как и ты. Я жива.

Донна Корвере до боли сжала ее запястье.

– О боже, – выдохнула она. – О, никогда. Нет цветочков…

– Тише, тише. Мы заберем тебя отсюда.

– Мой малыш, – причитала женщина. – Мой милый малыш Йоннен. Его нет. Нет.

Слезы стекали по грязным щекам. Шепот был тихим, как снег.

– Моя Мия тоже мертва.

– Нет, я здесь, – Мия поцеловала ее в кровоточащие, израненные пальцы. – Мама, это я.

– …Мия, путь свободен, нам нужно спешить…

На полу рядом с ней возник Мистер Добряк, его шепот рассек мрак. Донна Корвере взглянула на кота из теней и зашипела, словно ошпаренная. Отпрянула от прутьев и съежилась в дальнем углу, оскалив зубы.

– Мама, все хорошо! Это мой друг.

– Черные глаза. Белые руки, о боже, нет…

– …Мия, мы должны идти…

– Он в тебе, – прошептала донна. – О Дочери, он в тебе!

Руки Мии дрожали. Ржавый и забитый грязью замок не поддавался… Донна Корвере сидела в углу, подняв три пальца в сторону Мистера Добряка: знак защиты Аа против зла. Мия слышала суету наверху, крики умирающих, чувствовала густой запах крови в воздухе. И тогда ее наполнила ярость – от того, к каким страданиям приговорили ее мать, от того, во что они ее превратили. Солнца опустились низко за горизонт, сила истинотьмы набухала в ее костях. Мия бездумно подняла руки, ее лицо исказилось, и тени задрожали. Вокруг прутьев скользнула жидкая тьма и с силой их натянула. Железо заскрипело, когда его оторвали от решетки, и камера открылась. Прутья лопались, как сухие ветки. Мия шагнула через созданный ею проем и протянула руку.

– Ты его… – прошипела мама. – Ты – его!

– …Мия, мы должны уходить…

– Мама, пойдем со мной.

Донна Корвере, глаза которой были наполнены ужасом, покачала головой.

– Ты не мое дитя.

Мия схватила мать за руку. Женщина закричала и попыталась вырваться, но Мия держала ее крепко. Связав ее путами тьмы, она рывком поставила мать на ноги и потащила из камеры. Похоже, Алинне Корвере больше не узнавала дочь и извивалась в объятиях Мии. Но девочка не сдавалась, продолжая тащить ее по коридорам и лестницам в сторону битвы. Запах резни усилился, песня убийства заиграла громче. И когда они начали проталкиваться через трупы, стоны донны перешли на крики. От обжигающего света в прищуренных глазах полопались сосуды. В оглушительном крике распахнулся рот.

– …Нужно заставить ее замолчать!..

– Мама, прекрати, они нас услышат!

– Отпусти меня! ОТПУСТИ МЕНЯ!

– …Мия!..

Из темноты впереди показался мужчина, сжимавший в кулаках окровавленные оковы. Заметив их, он с диким ревом побежал к ним по коридору. Мия развернулась к нему и крутанула кистью руки. Тени расцвели, подхватили мужчину и швырнули его об стену. Он упал на колени, истекая кровью и теряя сознание, и в этот момент из-за угла вышли еще двое заключенных – пара юношей, почти подростков с забрызганными кровью лицами. По приказу Мии тьма схватила их и начала мотать из стороны в сторону, словно они были сделаны из соломы. Но, разбираясь с мальчишками, Мия ослабила хватку руки, которой удерживала мать, и донна Корвере, вырвавшись на свободу, побежала в противоположную сторону коридора.

– Мама!