— Ну как хотите, душенька, — сказала она ипринесла корзинку с белоснежными носовыми платками. Крошка Доррит радостнопододвинула ее к себе, достала из кармана свой рабочий мешочек, вдела нитку виголку и принялась подрубать край платка.

— Какие проворные у вас пальчики, — сказалаФлора. — Но верно ли вы совсем здоровы?

— Совершенно здорова, уверяю вас!

Флора поставила ноги на каминную решетку,поуютнее устроилась в кресле, готовясь к долгим и обстоятельным излияниям, — ипонеслась во весь карьер. Не довольствуясь словами, она то выразительно качалаголовой, то испускала красноречивейшие вздохи, усиленно действуя при этомбровями, и лишь изредка поглядывала на кроткое лицо, склонявшееся над работойпо другую сторону стола.

— Начну с того, моя душенька, — говорилаФлора, — что я, впрочем, вам это обстоятельство должно быть известно,во-первых, я о нем уже вскользь упоминала, а во-вторых, я чувствую, что этонаписано у меня на лбу огненными не буквами, а как-то иначе, не помню, словом,еще до моего знакомства с мистером Ф. я была невестой Артура Кленнэма — мистерКленнэм, это на людях, в угоду условности, но здесь он для меня Артур — мы душине чаяли друг в друге, это была весна нашей жизни, это было блаженство, это былэкстаз, ну и все такое прочее, так вот, когда нас вынудили расстаться, мы обаокаменели, и в этом виде Артур уехал в Китай, а я вышла за покойного мистераФ., который, таким образом, получил в жены статую.

Последние слова Флора произнесла глухим низкимголосом, видимо испытывая от всего этого необыкновенное удовольствие.

— Не берусь описать переживания того утра, —продолжала она, — когда я чувствовала, что окончательно превратилась в мрамор,а тетушка мистера Ф. ехала за нами в наемной карете, но это видно была какая-торазвалюшка, иначе разве она сломалась бы за две улицы от дома, так что тетушкумистера Ф. пришлось нести в плетеном кресле, точно чучело Гая Фокса в деньпятого ноября, но скажу только, что унылая церемония завтрака состоялась внизу,в столовой, что папаша переел маринованной лососины и потом целый месяц маялсяживотом и что мы с мистером Ф. отправились в свадебное путешествие за границу,в Кале,[63] где на пристани комиссионеры вступили из-за нас в драку и дажеразлучили нас, но только временно, вечная разлука еще была впереди.

Вдовствующая статуя торопливо перевела дух изатараторила дальше, не слишком заботясь о связности своего рассказа, что,впрочем, бывает и с существами из плоти и крови.

— Опустим завесу над этими неделями, онипрошли как во сне, мистер Ф. был в отличном расположении духа, аппетит у негобыл отменный, французская кухня ему нравилась, вино он находил слабоватым, нонедурным на вкус, и мы вернулись в Лондон и поселились на Литл-Гослинг-стрит,дом номер тридцать, по соседству с Лондонскими доками, и мы сразу догадались,что служанка ворует пух из запасной перины и продает, но не успели ее уличить,потому что тут у мистера Ф. случился сильный приступ подагры и он вознесся влучший мир.

Взглянув на портрет джентльмена, которогопостигла эта прискорбная участь, Флора покачала головой и вытерла глаза.

— Я чту память мистера Ф., как достойногочеловека и заботливейшего мужа, только скажешь слово «спаржа» — и, пожалуйста,уже спаржа на столе, или намекнешь, что, дескать, приятно бы отведатьчего-нибудь тонкого, изысканного и, пожалуйста, целая пинта, словно поволшебству, конечно, тут не было блаженства, но было благополучие, и явернулась к папаше в дом, и жила там тихо и спокойно несколько лет, и вдругоднажды папаша вваливается ко мне, как ни в чем не бывало, и говорит, что внизусидит Артур Кленнэм и дожидается меня, и я сошла вниз, и не спрашивайте, что япочувствовала, когда увидела, что он все такой же, и узнала, что он не женат.

Непроницаемая таинственность, которой Флорасочла нужным облечь свои чувства, заставила бы дрогнуть любые пальцы, но не те,что проворно водили иголкой по ту сторону стола. Все так же ровно клали онистежок за стежком, и все так же внимательно склонялась над ними аккуратнопричесанная головка.

— Не спрашивайте меня, — сказала Флора, —люблю ли я, и любима ли по-прежнему, и чем все это может кончиться и когда, занами следят со всех сторон и, быть может, нам суждено истаять в тоске друг одруге, так и не соединившись, нам нельзя себя выдать ни словом, ни взглядом, нидвиженьем, мы должны быть немы, как могила, поэтому не удивляйтесь, если вампокажется иногда, что я холодна с Артуром, или Артур со мной, к тому естьроковые причины, но мы друг друга понимаем и этого довольно, тсс!

Флора с таким неистовым пылом произнесла этислова, как будто в самом деле верила тому, что говорила. Впрочем, она непритворялась; роль сирены настолько увлекала ее, что, войдя в эту роль, она ужене отличала правды от вымысла.

— Тсс! — повторила Флора. — Теперь вы знаетевсе, между нами нет больше тайн, но тсс! никому ни слова, полните, милое моядитя, ради Артура я всегда готова быть вам другом, и, памятуя об Артуре, вывсегда можете на меля рассчитывать.

Проворные пальчики отложили работу, маленькаяфигурка поднялась со своего места, и холодные губы прикоснулись к руке Флоры.

— Да вы совсем озябли! — воскликнула Флора,сразу превратившись из сирены в обыкновенную добрую женщину и значительновыиграв от такого превращения. — Не работайте сегодня, вы и впрямь нездоровы, увас и впрямь сил нет.

— Нет, нет, я просто немного взволнована вашейдобротой и добротой мистера Кленнэма, хлопотавшего за меня перед той, кого онтак давно знает и любит.

— Видите ли, душенька, — сказала Флора,которую природная склонность побуждала все же отдавать предпочтение правде,когда было время подумать, — не стоит, пожалуй, сейчас говорить об этом, вконце концов ни за что нельзя поручиться, но это не так уж важно, вы лучшеприлягте и отдохните.

— Если я положила себе сделать что-то, у менявсегда достанет сил довести дело до конца, — возразила Крошка Доррит со слабойулыбкой. — Я сейчас оправлюсь. Просто сердце у меня слишком переполнилосьблагодарностью. Позвольте мне посидеть минутку у окна, и все пройдет.

Флора тотчас же распахнула окно и усадила ее вкресло перед ним, а сама деликатно удалилась на прежнее место у камина. Деньбыл ветреный, и свежий воздух, облевавший лицо Крошки Доррит, быстро привел еев себя. Спустя несколько минут она вернулась к своей работе, и ее проворныепальцы задвигались еще проворнее прежнего.