– Ты можешь на это повлиять?

– Смотря чего ты хочешь. Ага, понял, – еще одно мгновенное исчезновение, – ну все, нашли они его. Я оленя в его сторону погнал. Странные вы существа: то убиваете из-за грубого слова, то спасаете злейшего врага. Из-за него погиб твой отец, он хотел утопить тебя – даже я не стал бы помогать на твоем месте.

– Он мог раз двадцать убить Брейда, и не сделал этого. Только защищался, рискуя своей жизнью. По-моему, он заслужил, чтобы и над ним хоть кто-то сжалился.

Эльф посмотрел на Тайру с уважением.

– Давай я твои яблоки понесу.

Тайра с радостью избавилась от увесистого узелка, он ужасно мешал собирать росший на обочине кизил.

– Эрвин, а ты не слышал нарратскую легенду о пяти птицах? Там была дама на единороге, мне почему-то кажется, что она из ваших.

– Слышал, конечно – это же про мою маму. Она не очень-то любит вспоминать эту историю, всего четыре раза рассказывала.

– Подожди, это когда было? Я так поняла, что этой легенде лет триста.

– Ну, около того. Ты что, не знаешь, что эльфы бессмертны?

– Тогда та дама не могла быть эльфийкой, она же умерла.

– Это у вас она умерла. Если тебе интересно, я расскажу. Ты же ее пра-пра… ну, в общем, внучка в семнадцатом колене.

– Расскажи. Я что-то такое предполагала, поэтому и спросила тебя.

– Когда-то мама жила на холмах Наррата, у озера Иэр. На Празднике Первоцветов – у нас много праздников, когда эльфы собираются вместе, – она познакомилась с моим отцом. Они назначили свадьбу на тот же день следующего года, в память об их первой встрече. Но беда была в том, что отец жил в горах, и не мог перебраться к маме, иначе наша долина осталась бы совсем без эльфов и захирела. А мама любила Наррат, особенно Иэр, ей не хотелось покидать свою родину. В ночь перед свадьбой она решила в одиночестве покататься вокруг озера, и обещала вернуться к рассвету.

Мы все умеем делать наше тело… ну, материальным, что ли, но только ненадолго. Иначе навсегда в нем застрянешь, тогда только смерть поможет вернуться в наш мир. Вообще-то воплощаться ужасно неприятно, примерно, как тебе надеть латы в жаркую погоду, но мама любила. Ей нравилось плавать в озере, скакать на единороге и ощущать удары ветра в лицо, есть человеческую пищу. Ну, в общем, мама каталась всю ночь, потом ей захотелось увидеть восход солнца. А потом она почувствовала, что ее тело стало твердым, как скорлупа, и она больше не может превратиться в свет. Дальше ты знаешь, эта ваша легенда на удивление правдива.

– И эльфы не спасли ее?

– Как они могли ее спасти? Сразу убить? Или отнять у князя, чтобы она еще лет шестьдесят дожидалась своей свадьбы? Она выбрала свой путь и должна была пройти его до конца. Она сама говорит, что заслужила это: слово свое нарушила, единорога загубила, а он был один из последних в вашем мире. Даже у нас их мало, иногда они сбегают к вам, но очень редко.

– А свадьба? Как я понимаю, твой отец простил маму?

– Он-то конечно – отец даже рвался воплотиться вслед за ней и драться с князем Нарратским, еле удержали. А что свадьба? Она состоялась в назначенный день, ведь гости были уже приглашены. Ну, по-другому у нас со временем, вам это объяснять бесполезно.

Ланс шел последним, и ему было грустно. Для него никого не было ближе, чем эта девочка. Он не позволял себе думать о будущем – понятно же, что в Салеме ее выдадут за какого-нибудь знатного и богатого сеньора. Как можно выдать Тайру замуж против ее воли, он не очень представлял, но потомок обедневшего рода, к тому же практически лишенный наследства – уж точно не пара для дочери ракайской императрицы. Поэтому он просто радовался каждому часу, отпущенному судьбой, рядом с этой девушкой, живой и яркой, как пламя свечи. Воображал ее сестричкой и старался не замечать, что сердце начинает колотиться слишком быстро, когда она улыбается ему. Время изгнания и бегства оказалось лучшим, что было в его жизни.

Теперь она встретила старого друга, и огонек ее улыбки точно так же светит ему, как раньше – Лансу. Пора прощаться с иллюзиями, Тайра встретит много друзей на своем пути, многие будут любить ее. А у него останется прекрасное воспоминание, чтобы хранить его до конца своих дней.

Черное варево облаков на глазах заполняло ущелье, срезая вершины ближайших гор. Они почти бегом поднимались к развалинам, уже не рассчитывая достичь укрытия до начала грозы. Тропа была хорошо утоптана, а ближе к крепости даже вымощена тесаным камнем. Место казалось обжитым – ни колючек, ни сушняка, между старыми деревьями росла низенькая, будто подстриженная травка. Над бесформенной, сплошь укутанной виноградом оградой виднелись полуразрушенные стены главного здания – то ли замка, то ли храма. Тайра смутно помнила: внутри было несколько комнат почти без крыши и куча хвороста, из которой отец развел большой веселый костер.

Эрвин театральным жестом раздвинул виноградные плети:

– Старая Крепость приветствует вас.

Спотыкаясь о каменные завалы, они следовали за эльфом под первыми тяжелыми каплями дождя. В просторном помещении, некогда бывшем центральным залом, каким-то чудом сохранилась часть полукруглого свода. У стены чернело кострище с аккуратной пирамидкой хвороста посередине, а рядом – груда сухих веток, точь-в-точь такая же, как и десять лет назад. Пока люди сбрасывали с плеч поклажу и озирались по сторонам, Эрвин протянул руку к кострищу, и дрова вспыхнули жарким золотым пламенем, будто облитые маслом. Эльф впервые открыто воспользовался магией, но, кажется, никто, кроме Тайры, этого не заметил. Вокруг огня лежали плоские валуны, обросшие мягким изумрудным мхом. Как раз шесть – по числу путников, сидеть на них, протянув усталые ноги к костру, было чистым наслаждением.

– Тут где-то заначка была, – задумчиво сказал Эрвин и скрылся в глубине зала. Вернулся он с полной охапкой провизии. На горловину пузатого кувшина с вином он водрузил три ковриги хлеба, а круглую голову сыра придерживал подбородком. Хлеб оказался мягким, еще теплым. Тут уж все покосились на эльфа, на языках крутились вопросы – когда же та заначка была сделана и нет ли в крепости кого постороннего. Тайра сладко потянулась и лениво спросила:

– Из прошлого стащил эту вкуснятину или из будущего?

– Из будущего я не ворую, – неубедительно возмутился Эрвин.

Капли падали все гуще и быстрее, сплетаясь в струи воды. И вот уже сверкающий шумный занавес отгородил от всего мира укромный уголок зала с костром посредине. Видимо, кострище располагалось на небольшом возвышении – пол оставался сухим, брызги дождя не долетали до них. Вино было сладким, сыр острым, хлеб теплым – и всего было вдоволь, сколько бы они не ели. А там, за завесой дождя, творилось что-то жуткое. Удары далекого грома сливались в сплошной рокот, напоминающий рычание огромного зверя. Все ярче и ближе вспыхивали молнии. Разговаривать было почти невозможно – голоса заглушались грохотом и треском.