– Ты хочешь пройти свой путь один, как одинокий лесоруб, прокладывающий дорогу через лес? – смеясь, спросила Кейко, однако ее смех был наигранным. – От моего погибшего мужа, военного летчика Омиёке Такумы, осталось множество наград. Но они не могли прокормить меня после войны.

– И одеть тебя в платье от Диора.

– Вот именно.

Кейко холодно улыбнулась и вновь раскрыла веер, похожий на хвост павлина.

– Я понимаю, о чем ты говоришь. Но ты недооцениваешь мои опасения. Я не желаю становиться литературным ронином, писателем, нанятым на службу правыми предпринимателями, такими, как граф Ито или Цудзи. Точно так же я не согласился бы быть рупором левых политических сил. Я стремлюсь быть вне политики. Как сказал Данте: художник – сам по себе уже партия.

– Член парламента Цудзи вовсе не требует, чтобы ты становился литературным наемником.

– Ты снова не поняла меня. Я твердо решил раз и навсегда порвать с призраками прошлого. Я не желаю брать на себя обязательства ни перед левыми, ни перед правыми негодяями.

– А меня ты тоже считаешь призраком, явившимся из прошлого? – грустно спросила Кейко.

– Я высоко ценю дружбу с тобой, но чувствую, что сейчас ты действуешь по указке графа Ито. И если это так, то у меня нет никакого желания встречаться с тобой в дальнейшем.

– Какая разница, кто стоит за моим советом принять приглашение Цудзи, если это здравый совет? В окружающей нас действительности больше нет ничего совершенно чистого и идеального.

– Это верно. Но, переиначивая поговорку, из двух зол я не выбираю ни одного. Мне необходимо соблюдать личную гигиену. Окружающая действительность слишком похожа на грязное болото. Конец эпохи правления сегуна Макартура означал и конец моей крепостнической зависимости от Сэма Лазара и отдела Джи-2. Сэм, человек Эйзенхауэра, несомненно, сыграл большую роль в событиях, приведших к отставке генерала Макартура. Получение Сэмом звания подполковника сразу же после того, как президент Трумэн сместил Макартура с его поста, а также перевод Лазара в Индокитай в качестве специального советника при французских колониальных вооруженных силах выглядят очень подозрительно. Что, если наш друг, капитан Лазар, приложил руку к тому несчастью, которое постигло Макартура? В результате мы простились с генералом, о чем все давно мечтали. И все же, все же…

– Это абсурдно, Кокан. Неужели ты думаешь, что Лазар все еще тянет из Индокитая за веревочки и управляет тобой, как марионеткой?

– Мои веревочки, как ты правильно сказала, запутались, и за них могла бы потянуть любая сила, желающая завладеть мной. Однако я оборвал их все.

– Да ты настоящий параноик, Кокан! Неужели ты считаешь и меня одной из этих таинственных сил? Однако прежде чем мы окончательно рассоримся, сделай мне, пожалуйста, последнее одолжение, прими приглашение Цудзи.

И я почему-то легко согласился выполнить ее просьбу.

Так во второй половине мая 1952 года я оказался в театре Симбаси, где шла постановка пьесы пятнадцатого века «Сумидагава». По странному совпадению театр Симбаси как раз расположен на реке Сумидагава. Драму Дзеами, рассказывающую о сумасшедшей женщине, искавшей своего погибшего сына, исполняла первоклассная труппа театра марионеток из Осаки. Куклы сумасшедшей женщины и лодочника двигались в луче света, а за их фигурами виднелись смутные тени тех, кто приводил их в движение. Эти видимые и в то же время невидимые кукловоды были похожи на одетых в маски и черные костюмы кэндоистов. В их искусных руках безжизненные куклы превращались в живых персонажей драмы, двигавшихся с таким изяществом, которое было недоступно даже самым великим актерам. Грациозность достигалась с помощью механических приспособлений, и это свидетельствовало о том, что человеческим существам необходимы протезы, чтобы добиться совершенства в своих движениях.

Наблюдая за неодушевленными куклами, я думал о себе самом. Я был уверен, что мною тоже манипулируют искусные кукловоды, всегда остающиеся в тени. И самой странной формой манипуляции являлось случайное стечение обстоятельств – предопределенные встречи со значимыми событиями. Почему я оказался сейчас здесь, в театре Симбаси на реке Сумидагава, и смотрю драму «Сумидагава»? Случайное стечение обстоятельств.

В антракте мы вышли в расположенный на берегу реки сад, и Цудзи начал расхваливать кукольный театр Осаки.

– Поэт мог бы покориться власти марионетки, – заметил я, – ибо у марионетки есть только воображение.

– Любопытное замечание, – неуверенным тоном промолвил полковник Цудзи.

– Это цитата из эссе Рильке о куклах. Мой собеседник хмыкнул.

Полковник – вернее, член парламента – Цудзи Масанобу (я никак не мог привыкнуть к его новому общественному рангу) был одет элегантно. Впрочем, иначе и быть не могло. Я, конечно, вовсе не ожидал, что он явится в театр в одеянии монаха секты нитирэн – именно в этом облике я видел его в последний раз в застенках отдела Джи-2. Тогда он походил на мятежный дух из пьесы Но. По сравнению с Цудзи я чувствовал себя скелетом, на который напялили костюм с отворотами по моде 1950-х годов.

В саду, который примыкал к театру Симбаси, мы нашли укромное местечко с небольшим столиком и сели за него лицом к реке. От зноя наступавшего лета цветки азалии и камелии уже начали вянуть и осыпаться. День был погожим, с реки тянуло приятной прохладой.

Я любовался роскошными кимоно и платьями от Диора прогуливавшихся по дорожкам дам. Бедность и дефицит послевоенного времени понемногу забывались. По мере того как война уходила в прошлое, ткани и одежда становились более дорогими и яркими. Одетый в ливрею шофер Цудзи, молодой деревенский парень с веселым открытым лицом, принес нам на серебряном подносе бутылку шампанского брют урожая довоенного года в ведерке со льдом. Рядом стояли два хрустальных бокала. Я не удержался и заметил, что наши судьбы круто изменились.

– Вам не кажется странным, полковник Цудзи-сан, что в последнее время мы оба стали популярными авторами?

Цудзи отвесил мне легкий поклон.

– По сравнению с вашими высокохудожественными произведениями мои мемуары ничего не значат. Публику интересует не мой талант, а изложенные мной факты. Мой успех, в отличие от вашего, незаслужен.

– Ваша похвала кажется мне чрезмерной.

Я понял, что Цудзи не намерен вести со мной разговор о прошлом, и почувствовал облегчение. Сидя за столиком, я спокойно потягивал шампанское из хрустального бокала. Цудзи снял очки и вытер глаза носовым платком с монограммой. Устремив взор в синее небо, он долго молчал. Я внимательно рассматривал его. У Цудзи были классические черты воина, крепкая фигура, квадратное лицо с тяжелой линией подбородка. Все свидетельствовало о том, что его предки происходили из урало-алтайской группы народов. Это были сибирские коневоды и шаманы, вторгшиеся на Японские острова в доисторическую эпоху.