– Господи Иисусе, да человек ли ты?!

– Сам не знаю.

– И я должен пустить тебя в свой дом?

– Воля ваша, ксендз-благодетель.

– Рошко, – шепотом зовет ксендз слугу, но, пожалуй, только затем, чтобы дать понять этому страшному лицу, что он тут не один.

– Вы меня боитесь, – печально отзывается фигура.

Мгновение поколебавшись, ксендз жестом велит гостю войти. Честно говоря, сердце у него колотится, да еще и Рошко, по своему обыкновению, куда-то запропастился.

– Заходи, – говорит он мужчине; тот входит, отец Хмелёвский следует за ним.

Там, при свете свечей, становится видно больше: низ лица полностью изуродован шрамами, как если бы с него содрали кожу. Над этой раной, под густыми черными волосами, сверкают большие, темные, горящие глаза, молодые, можно сказать – красивые. Или так кажется – по контрасту.

– Господи Боже мой, что же с тобой сталось? – спрашивает потрясенный ксендз.

Рассказ беглеца. Еврейское чистилище

Ксендз удивляется этому необычному существу, которое назвало себя Яном из Окна. Окно – деревня близ Токов, за много миль отсюда. Хмелёвский не знает, чья она, – Ян не хочет говорить. О хозяине сказал: пан. Если пан, то, верно, Потоцкий: тут все им принадлежит.

Мужчина съедает кусок хлеба и запивает пахтой. Больше у ксендза ничего нет. Потом Хмелёвский предлагает гостю водки, но тот отказывается. Сидит неподвижно, даже верхнюю одежду не снимает, от него пахнет лошадьми. Саба – рыжая шерсть у нее стоит торчком – серьезно обнюхивает пришельца, словно осознавая его загадочность, – видимо, он принес новые запахи, потому что продолжается это долго, наконец, успокоившись, собака укладывается спать у печи.

– Я труп, – внезапно отзывается человек со страшным лицом. – Ксендз-благодетель, вы ведь не выдадите мертвеца?

– Я все время с мертвецами, – отвечает отец Хмелёвский, помолчав, и указывает на книги, лежащие на столе у него за спиной: – Привык к их рассказам. Ничему не удивляюсь. И даже, скажу откровенно, предпочитаю слушать мертвых, а не живых.

Тогда тот вроде бы расслабляется, сбрасывает темный еврейский плащ – епанчу, открывая широкие плечи, на которые падают длинные волосы. Начинает рассказывать тихим, монотонным голосом, словно много раз твердил про себя эту историю и наконец выучил наизусть. Теперь он отдает ее ксендзу – словно горсть монет за гостеприимство.

Отец этого Яна из Окна происходил из-под Ясло, а мать из Мазовии. Они приехали сюда как поселенцы, так сказать колонизаторы, потому что у их родителей земли было мало и детям ничего не досталось. Поженившись, получили земельный участок под Тернополем. Но договор с хозяином, которому принадлежала земля, был таков: они работают на себя пятнадцать лет (что в любом случае было выгодно – в других имениях людям давали меньше: десять или даже пять лет). Затем за пользование землей следовало платить оброком и панщиной. Кроме того, они обязывались бесплатно выполнять различные работы, такие как помощь при молотьбе, строительстве, лущении гороха и даже стирке – дел в усадьбе всегда невпроворот, поэтому на свое хозяйство времени не оставалось. Таким образом поселенцы превращались в собственность хозяина.

Отец Хмелёвский вспомнил кресты, вид которых всегда наполнял его ужасом и смутным чувством вины. Они стояли возле деревенских изб, словно крестьянское memento mori[142]. В крест крестьяне вбивали колышки, по одному на каждый год освобождения от крепостного права. Затем по одному вытаскивали, пока однажды крест не становился голым, – и за эти несколько лет свободы приходилось дорого платить рабством, своим и своей семьи.

Деревня Окно славилась тем, что там ткали килимы, и отец мечтал, чтобы Ян обучился этому ремеслу.

Ян родился уже в неволе, младшим из девяти детей. Когда он был ребенком, его родителям приходилось отрабатывать четыре дня крепостного права в неделю, когда женился – таких дней стало уже семь. Это означало, что на хозяина должна была трудиться вся семья. Нередко собственную землю приходилось обрабатывать в воскресенье, даже в костел некогда было сходить. В усадьбе работали две старшие сестры Яна – одна кухаркой, другая растапливала печи. Когда она забеременела, хозяин выдал ее замуж в соседнюю деревню. Тогда Ян впервые попытался бежать. Однажды он слышал от случайных людей, которые иногда проезжали через деревню и останавливались перед корчмой, что, добравшись до северного моря, можно наняться на корабль и уплыть в другие страны, где живется лучше и богаче. Молодой и неопытный, Ян отправился пешком, закинув за плечо узелок на палке, довольный и самоуверенный. Спал в лесу и вскоре обнаружил, что там полно подобных ему беглецов. Но хозяйские батраки поймали его в нескольких милях от дома. Избили до крови и бросили в тюрьму, которой служила яма под сараем. Ян провел в ней четыре месяца. Потом его посадили на дыбу и публично выпороли. Следовало еще радоваться, что наказание такое мягкое. После всего этого хозяин велел ему жениться на девушке из имения, уже явно беременной. Так поступали с беспокойными мужчинами – усмиряли семьей и детьми. Но Ян не успокоился, девушку так и не полюбил, ребенок умер, а жена куда-то бежала из деревни. Якобы сделалась продажной девкой в корчмах Збаража, а потом Львова. Некоторое время Ян послушно трудился и учился ткачеству в чужой мастерской, но когда однажды зимой умерли отец и мать, один за другим, тепло оделся и, забрав все их сбережения, запряг лошадь в сани и решил ехать под Ясло, к родственникам отца. Он знал, что хозяин действует жестоко, но вяло, по морозу никому не захочется его догонять. Удалось добраться до Перемышля, там Яна остановила стража и арестовала, так как у него не было документов и он не мог объяснить, кто такой и что там делает. Через два месяца объявились люди хозяина. Связали Яна, словно свинью, бросили в сани и повезли обратно. Ехали несколько дней, потому что дороги оказались засыпаны снегом и под этим предлогом можно было не торопиться. Как-то раз конвоиры оставили Яна в санях и пошли в корчму пить. Когда они вот так останавливались где-нибудь, а он ждал, связанный, люди молча смотрели на него, и в глазах у них плескался ужас: больше всего пугала мысль, что с ними может случиться нечто подобное. Потому что крестьянин, сбежавший во второй раз и сумевший уйти так далеко, можно сказать, мертв. Когда Ян просил воды, люди боялись выполнить его просьбу. В конце концов какие-то пьяные торговцы скорее шутки ради, чем из желания помочь ближнему, освободили его ночью возле корчмы, где люди хозяина напились вусмерть. Но у Яна все равно не было сил бежать.