И я попытаюсь объяснить вам, что это такое, хотя сомневаюсь, что вы сможете понять, ибо люди настолько привыкли думать о существовании вещей, которых не существует, что обычный ум не может постичь существование вещей, которые, по их мнению, не существуют.

Я в отчаянии всплеснул руками.

– Это выше моего понимания, – заявил я. – Если существует вещь, которой не существует, а вещи, которые существуют, не существуют, тогда мы все должны быть сумасшедшими, и весь мир должен быть перевернут вверх дном.

– Напротив, – продолжил он, с жалостью улыбаясь моему очевидному невежеству. – Было бы безумием не признавать такие очевидные истины. Ты видишь сны, мой друг, и когда ты видишь сны, все, что происходит, кажется твоему мозгу реальным и существующим, и все же, когда ты просыпаешься, ты убежден, что твои сны были нереальными, что в них ничего не было и что только в часы бодрствования твои чувства фиксируют вещи, которые действительно существуют. Но предположите, если можете, что на самом деле все обстоит наоборот, что ваши сны – это реальность, а ваши впечатления в часы бодрствования – фантазии. Или представьте еще раз, что и ваши сны, и ваши переживания в часы бодрствования одинаково реальны, но что во время сна вы входите в другую сферу, в неизвестное, неизведанное царство четвертого измерения. Какие у вас есть доказательства того, что ваши сны не так реальны, как и другие ваши впечатления? Ни одного! Друг мой, ни малейшего доказательства, просто тот факт, что на протяжении поколений нас учили, что сны были воображаемыми плодами мозга. Это так же верно и в отношении бесчисленных других вопросов. Существует ли пространство? Существуют ли длина, ширина и толщина?

– Конечно, – перебил я. – Иначе никакой объект, ни вы, ни я, не могли бы существовать, и геометрия и другая математика не могли бы существовать. Я…

– Прошу прощения, – вмешался он, осуждающе улыбаясь. – Но вы абсолютно уверены в этом? Математической линии, математической плоскости не существует, и, следовательно, математический куб или параллелограмм не могут существовать, и, если мы примем теорию старины Эйнштейна, две параллельные прямые в конечном итоге встретятся. Дело в том, мой друг, что мы, или, по крайней мере, большинство из нас, не можем охватить бесконечное. Мы привязаны, связаны по рукам и ногам к нашей собственной мелкой сфере, к этой нашей земле, которая является бесконечно малым атомом во Вселенной, и мы измеряем все земными стандартами и нашими собственными пятью чувствами. Мы не можем представить себе ничего такого, чего не могли бы понюхать, попробовать на вкус, потрогать, увидеть или услышать. Ни один живой человек не может представить или описать какую-либо форму, совершенно непохожую ни на что на земле. Ни один человек не может представить или описать цвет или звук, отличные от всего, что он когда-либо видел или слышал. Ты когда-нибудь думал об этом, амиго мио? И лишь сравнительно немногие люди могут осознать, что, говоря научным языком, такой вещи, как твердая материя, не существует. Несколько лет назад тысяча вещей, которыми сегодня пользуются все, высмеялись бы как невозможные. Даже сегодня обычному человеку трудно понять радио, понять, почему самолет летает, и еще труднее осознать, что объекты, которые мы называем твердыми телами, являются просто результатом комбинаций электронов и протонов. И обычному человеку в тысячу раз труднее представить себе, что все сущее является, как это, несомненно, имеет место быть, просто результатом вибрационных волн.

– Осторожнее! – воскликнул я. – Вы выходите за рамки моего понимания, и я не вижу, к чему ведет ваша в высшей степени занимательная лекция. Какое отношение все это имеет к уничтожению пространства? И как материя может состоять из волн?

Доктор Ментирозо вздохнул и выразительно пожал плечами.

– Я забыл, дорогой друг, что ты являешься примером обычного человека, – засмеялся он. – Все, что я сказал, имеет прямое отношение к устранению пространства и четвертого измерения. Но постараюсь ответить на наш последний вопрос. Мы знаем, что свет, тепло, звук, электричество, радио, цвет, запах – все это результат вибрационных волн. И, вне всякого сомнения, существуют бесчисленные тысячи вибрационных волн, слишком коротких или слишком длинных, чтобы быть принятыми или перехваченными человеческими органами. Тепловые колебания невидимы до тех пор, пока они не уменьшатся до длины, заметной глазу. Световые вибрации не обнаруживаются осязанием или чувствами до тех пор, пока они не удлиняются до точки, где они известны как тепло. Лишь небольшой процент звуковых колебаний находится в пределах досягаемости человеческого уха, а электромагнитные колебания не могут быть обнаружены ни одним человеческим органом, пока не изменятся настолько, что станут звуковыми волнами.

Я покачал головой.

– Прежде чем вы продолжите, – взмолился я, – не могли бы вы пояснить это немного яснее? Вы говорите, что тепловые вибрации можно сделать видимыми, что световые волны можно обнаружить на ощупь. Каким образом?

– Если, – ответил дон Феномено, говоря медленно и подбирая слова, – если вы нагреете кусок железа до определенной температуры, он обожжет дерево или вашу кожу, и все же вы не сможете определить его тепло своим зрением. Но если нагреть его чуть сильнее, он становится красным, и вы понимаете, что он "раскаленный докрасна", как вы говорите, потому что вы это видите. Другими словами, вы постепенно уменьшаете продолжительность тепловых колебаний, пока они не станут видимыми. Если утюг нагревается еще сильнее, красный цвет становится белым, или, другими словами, вибрация сокращается до тех пор, пока они не будут казаться вашим глазам белым светом. И наоборот, белые или красные вибрации могут быть увеличены до невидимых тепловых лучей, позволяя металлу остыть. Другими словами, световые волны удлиняются до тех пор, пока не станут невидимыми, но узнаваемыми на ощупь, они считаются тепловыми.

– Тогда, – сказал я, весьма довольный собой, – согласно вашей теории, свет и тепло идентичны.

– В некотором смысле, да, – ответил дон Ментирозо. – Но точно так же как и все вибрации идентичны, поскольку все они вызваны просто движением электронов – вытеснением большего количества электронов в данное пространство или лишением некоторого пространства нормального количества электронов. Возможно, ваш разум не может постичь этот факт, но, тем не менее, каждая сила, каждая энергия, каждое движение, каждое тело и фактически все, что мы знаем, возможно, даже наши мысли, наши чувства и наша так называемая жизнь, это просто результаты движения электронов.

– Ну, даже если я соглашусь со всем этим, какое это имеет отношение к первоначальному предмету нашего обсуждения? – потребовал я ответа.

– Прямое, – заявил мой друг. – Допустим, что все является результатом электронного движения, и вы, конечно, знаете, что электроны, по сути, являются