Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Жалеешь, что не так прожила?
— Нет, жалеть уже поздно. Да по-другому я ее прожить и не смогла бы. Судьба… Судьбу не выбирают, она выбирает тебя. А вот другие люди, не будь они рядом со мной… у них бы все сложилось по-другому. Я ведь загубила многие жизни, Миха… Шелом спился… Пан Лощинский сгинул… Солдатика из смоленской тюрьмы отправили на пожизненную… Кочубчика убили. Видишь, какой страшный список получается?
— Ты про Михеля забыла.
— Не забыла, помню… Он у меня в голове как, может, самая большая вина. Он ведь до сих пор любит меня. Ради меня пошел на убийства. А я предала. Я все время его предавала… Предавала, когда он был на каторге, предала, когда он оттуда сбежал. Не смогла полюбить. Не смогла пересилить себя. Потому и подставила его в ресторане.
— Но может, как-то удастся выдернуть его?
— Вряд ли. Теперь его уже точно не выпустят. Полиция вышла на последний круг охоты. Нам тоже достанется по полной. И мне, и тебе, и Таббе.
— Сонь, что ты говоришь? — отстранилась от нее дочка.
— Я, Миха, пока в полном рассудке. Но начинаю сходить с ума, как только представлю, что ждет вас, моих дочек. Я не хочу больше жить, Миха!.. Я давно бы наложила на себя руки. Но не могу! Потому что есть вы! Только вы держите меня на этом свете!
Михелина обняла плачущую мать, прижала к груди, гладила по голове, приговаривая:
— Все будет хорошо, Соня… Все образуется… Бог помилует нас.
Мать мягко отвела ее руку, подняла наполненные слезами глаза:
— Нет, не помилует. Слишком я грешна.
Помолчали, Сонька повернула лицо дочки к себе, с печальной улыбкой спросила:
— Ты все ждешь своего Гончарова?
Та пожала плечами, усмехнулась:
— Жду.
— Думаешь, ему удастся бежать?
— Конечно. Он ведь любит меня.
Мать с усмешкой посмотрела на Михелину:
— Помнишь Ялту?
— Конечно.
— У нас как-то вечером был похожий разговор. И чем все закончилось?
— Чем?.. Андрей получил телеграмму и приехал в Ялту!
— Именно в тот момент, когда нас увозили по этапу. Как бы и на этот раз история не повторилась.
Перед тем как допросить Михеля Блювштейна, полицмейстер Одессы Соболев, судебный пристав Фадеев и старший следователь Конюшев провели короткое совещание.
Полицмейстер достал из ящика стола несколько газет, раздал их столичным гостям.
— Ознакомьтесь, господа!
Те развернули прессу, и на первых полосах им в глаза бросились фотографии Соньки, Михелины и Михеля, а рядом крупные заголовки:
«В ОДЕССЕ ЗАДЕРЖАНА ЗНАМЕНИТАЯ ВОРОВКА СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА, А ТАКЖЕ ЕЕ СОЖИТЕЛЬ И ДОЧКА».
«ПОЛИЦИЯ ОДЕССЫ ПЬЕТ ШАМПАНСКОЕ: ПОЙМАНА СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА С МУЖЕМ И КРАСАВИЦЕЙ ДОЧКОЙ».
«СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА ПРИБЫЛА В ОДЕССУ ПАРОХОДОМ».
Первым отреагировал на заголовки Фадеев:
— Что за ерунда?.. Откуда это у вас, Аркадий Алексеевич?
— Из типографии.
— Это шутка?
— Если и шутка, то не моя, — засмеялся полицмейстер. — Пришла шифрограмма из столицы всячески способствовать подобным слухам… Даже с фотографиями!
— Но ведь Сонька и ее дочка на воле! — с удивлением воскликнул Фадеев.
— Это мы здесь знаем, — ответил Соболев. — Народ же не догадывается!.. Пусть себе думает, будто знатная аферистка и ее семейка уже кукуют за решеткой.
— А что дает дезинформация? — задумчиво произнес Конюшев. — Может, наверху решили, что Сонька расслабится и таким образом облегчит нашу задачу?
— Как вариант, — согласился Аркадий Алексеевич. — Но я боюсь другого! Не приведи господь, она вынырнет в какой-нибудь воровской бухте и поведает о своем житье-бытье какому-нибудь местному щелкоперу. Вот тогда-то позорища не оберемся!
— Думаю, на такое вряд ли она решится, — возразил Фадеев. — А вот осторожнее определенно станет.
— А может, все рассчитано на подельников воровки?.. Они всполошатся, всей малиной кинутся в Одессу, чтоб помочь ей, а мы их тут и накроем!
— Нам бы, дай бог, с одной Сонькой справиться, — раздраженно махнул рукой полицмейстер, — а вы уже на всю малину замахнулись. Жизни не хватит пересажать всю эту мерзопакость! — И крикнул в сторону двери: — Давайте задержанного!
— Ему говорить о газетах? — торопливо спросил Фадеев.
— Только в самом конце. Сначала поглядим, как вшиварь будет делать следы.
Двое конвойных ввели Михеля в комнату, усадили на стул, расположенный в центре, и удалились. Вор с усталым безразличием оглядел присутствующих. На лице были заметны ссадины то ли от побоев в ресторане, то ли от полицейских «рукоделов».
В окна следственного управления доносился шум моря, частые гудки пароходов.
Допрос начал Фадеев — жестко, напористо:
— Нам доподлинно известно ваше имя — Михаил Изикович Блювштейн. Надеюсь, вы не станете это отрицать?
Михель молчал.
— Вместе с бывшей женой Сурой Лейбовной Блювштейн, более известной как Сонька Золотая Ручка, а также дочерью Михелиной в марте этого года вы совершили побег с сахалинской каторги, что также вряд ли станете отрицать.
Михель продолжал молчать.
— Вы и ваша семья были замечены нашими агентами в одном из ресторанов города, однако Соньке Золотой Ручке и дочери удалось скрыться. В этой связи вопрос: где могут находиться ваши близкие?
Вор никак не отреагировал, по-прежнему смотрел, не мигая, перед собой.
— Федор Петрович, — подал голос Конюшев, — полагаю, задержанный пребывает в некотором шоке и ему следует помочь.
— Вы имеете в виду?..
— Я имею в виду, что следует пригласить кого-нибудь из свидетелей.
— А я уж решил, что вы намерены преподнести несчастному стопочку горячительного!
— Нет, — усмехнулся Конюшев, — стопочку допрашиваемый пока не заслужил. Всего лишь свидетеля. — Подошел к двери, распорядился: — Господина Ильичева!
В комнату ввели старшего помощника капитана «Ярославля», он прошел в центр комнаты, здороваться не стал.
— Уважаемый Сергей Сергеевич, — любезно произнес старший следователь, не предложив сесть. — У нас к вам совсем крохотный вопросик… Ответите, и вы свободны. Знаете ли вы сего господина? — кивнул на Михеля.
— Нет, — ответил старпом, даже не взглянув на задержанного.
— А если приглядеться, напрячь память?
— Нет, не видел.
— Этот господин сопровождал двух дам на вашем пароходе. Мать и дочь… За дочерью ухаживал известный вам банкир. Постарайтесь вспомнить.