class="p1">Положив на колени блокнот, Белль выводила в нем закорючки стенографии. Странички белели на складках ее зеленого платья. Порою Сарлинг останавливался, теребил жесткие усы в поисках нужной фразы. В левой руке старик держал стакан с молоком. Белль прекрасно понимала, что парижская конференция лишь отчасти владела его мыслями. С той самой минуты, когда он залез в машину, и до сих пор он не переставал думать о чем-то еще. Сидя за шпинатом и печеными яйцами, он вел себя, как мальчишка, который что-то знает и размышляет, сказать об этом или нет. Раньше Сарлинг никогда не брал в рот вина, но сегодня настоял на том, чтобы она выпила с ним за вырезкой бутылку «Шабли». Он просто излучал доброту, деликатность, демонстрировал почти рыцарский такт, — входя в гостиную, взял ее под руку, провел пальцами от локтя до плеча с ровным нажимом, который мог быть и лаской, и доверительным предостережением друга-опекуна. Да, Сарлинг что-то затаил в мыслях, и Белль знала: вылейся его мысли наружу, за ними последуют или пощечина или объятия.

Он диктовал:

— Я беседовал с месье Лакувром о задержке пуска фабрики в Нанте. По его мнению, она заработает в марте будущего года, но мощности будут зависеть от поставщиков по главным сопутствующим контрактам в…

«Белль, — сказала она себе, — на улице ждут двое мужчин. Сарлинг не доживет до марта. Они там, в темноте парка, затаились в кустах, под тучами, и туман клубится вокруг. Двое мужчин, уверенных в себе, в своем плане и своих возможностях. Но до тех пор, пока ты не встанешь у окна, не покажешься им, они не шелохнутся. Если ты вообще не подойдешь к окну, они подождут и уйдут, а старик останется в живых до следующего своего приезда сюда… да, только до следующего, потому что они вернутся снова. От школы при монастыре, от трактира в Хедингтоне, от универмага, из которого ты ускользала с коробочкой дешевой пудры, от коротких любовных встреч в Вест-эндском отеле, уикэндов в Брайтоне, подчинения Сарлингу и полного повиновения одному из тех, что на улице, — до чего ты докатилась, Белль? Сидишь здесь и готовишься впустить смерть. Даже не смерть. Убийство…» Десятки газетных заголовков и статей пронеслись в мыслях, как птицы, и в памяти возник все тот же вопрос из прошлого: «Как же убийцы это сделали? Как они дошли до такого состояния?» Теперь она сама была на грани убийства, но все равно не знала ответа.

— Все. — Сарлинг закончил диктовать. Он нагнулся вперед, поставил локти на стол и, подперев пальцами подбородок, отчего изуродованная кожа поползла вверх, превратил глаза в щелочки.

— Перепечатать?

— Завтра, когда мы вернемся в Лондон.

— Завтра?

— Вы не любите работать по субботам?

— Знаете, мне все равно. Я просто думала, что мы останемся здесь.

— Сегодня же вечером и вернемся.

— Понятно. Хотите, чтобы я вела машину?

— Вы можете меня подвезти. Но сначала заедем в Сити.

— Отлично. — Она вдруг почувствовала облегчение, но не выдала его в голосе. Сколько оно продлится? Те двое с улицы уйдут. Но они вернутся.

Сарлинг молча смотрел на нее. Белль не могла отвести взгляда от этих прищуренных глаз, они смущали ее, хотели, чтобы она не выдержала штурма, выдала правду.

— Белль, как дела у Рейкса и Бернерса с планом моего убийства?

— Не понимаю, о чем вы говорите. — Имя Рейкса стало ключом к легкому, немедленному отпору. Если его предадут, в этом будет виноват кто угодно, только не она. В мгновение ока мысли и сердце девушки наполнились кристально-чистым образом Рейкса, словно сверкнул солнечный зайчик от далекого зеркала… его пальцы в ее волосах… ее руки обвили его, чтобы защитить, а он даже не знал, хочет ли этой защиты. Рейкс был в ней со всем своим стремлением обладать, но все же не обладал ничем, потому что она окружила, скрыла, взлелеяла и сохранила его, зная, что защита — это тоже обладание.

— Белль, я спрашиваю, насколько они продвинулись?

— Разве он бы сказал?

— Да, если бы хотел вашей помощи.

— Так вот — он ее не просил, а если бы просил, то никогда не получил бы!

— Неужели? — улыбнулся Сарлинг. — Впрочем, это ничего не значит. Рейкс хочет меня убить, но не смеет тронуть, пока не подберется к досье и светокопиям.

Старик снова откинулся на спинку кресла, обхватил подлокотники волосатыми руками. Он заговорил, не замечая Белль, не считаясь с ней, направляя слова куда-то в сторону. Его речь напоминала монолог, обращенный к человеку, которого не было здесь… к тому, кто ждал на улице. Но для Сарлинга он все равно стоял в кабинете, живой и угрожающий, теперь не просто уважаемый противник. Соперничество между ними уже не казалось старику просто забавой:

— Я должен умереть. Но сначала нужно, чтобы в его руки попали досье и светокопии. Отдай их, и умрешь. А мне не обойтись без Рейкса, и я не отпущу его до тех пор, пока он не поможет мне.

Сарлинг встал, нарочно опрокинув кресло, и покачал головой:

— Тебе не удастся обмануть меня, Белль. Ты помогаешь ему, потому что любишь его. Но сегодня я увезу отсюда досье. Они уйдут в сейф банка. Но досье на Парк-стрит надо держать под рукой: ведь они скоро понадобятся Рейксу.

«Увези их, — подумала она. — Увези, закрой дверь убийству. Даже Рейкс и Бернерс не смогут взять банк, хотя, кто знает, Рейкс и здесь что-нибудь придумает… какое-нибудь подложное письмо от Сарлинга».

Но до этого было так далеко, что мысль о письме мгновенно улетучилась.

Сарлинг встал:

— Вы рассказали ему, как работают замки здесь и на Парк-стрит?

— Как я могла, даже если бы хотела? Я ведь этого не знаю.

Скрывая обман, она подменила его злостью. Белль смотрела, как старик расхаживает по кабинету, разглядывала эту спину в бархатном мятом пиджаке.

Сарлинг стал вполоборота к ней, оскалился, показал неровные зубы.

— Вы же умная девушка. Стоило только понаблюдать за мной, пересказать ему мои действия, и он бы все понял. И он понял, не так ли?

— Не знаю я, что он сделал.

— Неправда. Вы знаете о нем все. Он уже владеет вами, а вы и рады принадлежать ему, рады отдать свою любовь, хотя Рейксу на нее наплевать с высокой колокольни. Вы превратились в глупую женщину, Белль. Вы позволили себе влюбиться в человека, который при случае убьет вас так же легко, как убил бы меня. Итак, — в этом слове зазвучала почти отцовская теплота, — я обязан вас защитить. На следующей неделе вы уедете в Америку. В наш