— Ты идеальный лицемер, правда?

Пол рассмеялся.

— Далеко, далеко не идеальный, Джейк. Интересная деталь: юноша, которого Паско содержит в роскоши, — тот самый, кто дал показания, позволившие упрятать его под замок после истории с «Гамлетом».

— Откуда тебе это известно?

— Ну, у меня есть контакты. Орден иезуитов — всемирная организация. Я послал человека поговорить с Паско, узнал его историю — строго конфиденциально, конечно, — и еще до вылета связался с ним по телефону.

— И что нам теперь делать?

— То же, что мы делали бы, будь рукопись подлинной, — ответил Пол. — Пройдем по всем следам, найдем сфабрикованную пьесу и отдадим ее плохим парням. Иначе они от тебя и твоих родных не отвяжутся.

— А что будет с плохими парнями? Теми, кто пытал Булстроуда и послал людей, которых я застрелил? Останутся на свободе?

— Это уже по твоей части, Джейк. У нас ты судебный исполнитель, не я. Меня интересует одно: чтобы вся эта заваруха закончилась.

Мы уже ехали в направлении Оксфорда, и мистер Браун сообщил, что нас преследовали до тюрьмы и преследуют сейчас. Пол остался доволен, поскольку плохие парни должны были убедиться, что мы действительно ездили к Паско, и добавить важную деталь к истории с мошенничеством. О чем я думал после всех этих откровений? О том, помогут ли они мне увидеться с Мирандой Келлог, или как ее там. Я говорил про своего Нико, что он страдает навязчивым неврозом; такой он и есть, бедняжка, но, как известно, яблоко от яблони недалеко падает.

Я достал мобильный телефон и набрал номер Крозетти. Я не так уж хотел говорить с ним — это было проявление того, что психологи называют «смещенной активностью». Звери, к примеру, в тревожной ситуации лижут свои гениталии, а высшие животные хватаются за сигарету или телефон. Услышав сообщение, что «абонент временно недоступен», я почувствовал раздражение. Неужели он и впрямь настолько туп, что отключил телефон? Я сделал еще один звонок, на сей раз заказав номер в «Дорчестере»; для людей моего типа тратить деньги — еще один вариант «смещенной активности». По дороге мы переписали запись разговора с Паско в мой лаптоп и на диск, который взял Пол. Я предвидел, что он попросит об этом.

Несколько часов спустя они высадили меня около отеля. Атмосфера была напряженная и холодная. Мы спорили об охране. Мистер Браун заверил, что его люди будут приглядывать за мной и в городе.

— Это, наверно, стоит целое состояние, — заметил я.

— Действительно, — отозвался Пол, — но не за твой счет.

— Что? За счет моей фирмы, что ли?

— Нет. Амалия платит.

— Чья это идея?

— Ее. Она настояла. Хочет, чтобы мы были в безопасности.

— И заодно получить отчет о моих делах, не сомневаюсь, — ответил я на редкость мерзким тоном.

Пол проигнорировал мое замечание, как обычно, когда я говорил подобные вещи. Мы обменялись рукопожатием; точнее, я попытался это сделать, но он обнял меня. Не люблю, когда он так делает.

— Все получится прекрасно, — сказал он с такой доброй улыбкой, что и я невольно улыбнулся в ответ.

Терпеть не могу его за это. Мистер Браун ограничился быстрым рукопожатием, после чего они отъехали, тут же затерявшись в бестолковом британском трафике.

Мой номер оказался голубым и аляповато украшенным, как это принято в «Дорчестере»: ни одного свободного места, везде занавески, фестоны, гирлянды и прочее. Я снова позвонил Крозетти — с тем же результатом, выпил виски, потом еще виски, сделал несколько деловых звонков, договорившись о встречах на ближайшие дни. Наша фирма представляет крупное международное издательство, и встречи касались того, как в Европейском союзе рассчитывают авторские гонорары за оцифрованные тексты. Это изнурительно нудная работа, я в ней специализируюсь и заранее знаю, что меня ожидает на встречах с коллегами, по сравнению с которыми я Меркуцио. На протяжении следующего дня я не раз звонил Крозетти, но без толку.

В первый вечер, после скучнейшего ужина с юристами, у меня мелькнула мысль снять одну из тех элегантных проституток, какими славится эта часть Лондона: длинноногую блондинку или женщину типа Шарлотты Рэмплинг[92]— с хитрой улыбкой и лживыми голубыми глазами. Однако я поборол искушение; мне хотелось бросить вызов невидимым шпионам Амалии (и их нанимательнице, конечно), но я чувствовал, что удовлетворения не получу и впоследствии буду страдать от убийственно тяжкого чувства вины. Я решил, что мое решение — доказательство того, что я не обречен вечно делать саморазрушительный выбор, и испытал нелепое чувство довольства собой. Я уснул, точно праведник, а утром во время завтрака мне позвонил Крозетти.

Он сказал, что находится в доме Амалии в Цюрихе, и на меня нахлынула столь мощная волна гнева и ревности, что я чуть не раздавил стакан апельсинового сока. В то же мгновение мне припомнились все детали нашего с ним разговора в баре моего прежнего отеля. Несмотря на то что моя семейная жизнь превратилась в мерзкую сексуальную фантасмагорию, я никогда не пересекал определенной черты, в отличие от множества блудных мужей — они перепархивают ее, не задумываясь, и сваливают собственную вину на обиженную сторону. Они либо просто обвиняют жену в неверности, либо даже подталкивают ее к измене. «Все так делают» — и ты освобождаешься от моральной ответственности, от переживаний и снова пускаешься во все тяжкие. Неужели я подталкивал Крозетти соблазнить Амалию? Неужели он воспользовался моей идеей? Неужели она?..

Тут я почувствовал колебания моей моральной вселенной; лицо залил пот, мне пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу, чтобы вдохнуть побольше воздуха. В одно тошнотворное мгновение я понял, что моя невоздержанность стала возможной лишь потому, что жена оставалась золотым стандартом эмоциональной честности и целомудрия. Если порча затронет и ее, в мире не останется добродетели и любые удовольствия смешаются с грязью. Сейчас мне трудно выразить реальную интенсивность этого ощущения.

И, как часто случается с подобного рода чувствами, оно быстро пошло на убыль. Власть того, что церковь называет похотью, сила, рожденная привычкой — и падением человека, говоря языком теологии, — снова затягивает нас в грех. Час спустя я снова грезил о Миранде и строил глазки молодой ассистентке на своей первой встрече того дня.

— Ты трахаешь мою жену, итальяшка, сукин сын? — прохрипел я через несколько мгновений — достаточно громко, чтобы повернули головы люди за соседними столиками элегантного обеденного зала «Дорчестера».

— Что? — шокированно воскликнул он. — Конечно нет. Я с Кэролайн Ролли.

— Ролли? Где она объявилась?

— В Оксфорде. Она сбежала от людей Шванова.

— И ты не придумал ничего лучше, как спрятать ее у моей жены и детей, козел!

— Успокойтесь, Джейк. Мне показалось, это хорошая идея. С чего бы им искать ее в Цюрихе? Или меня, если уж на то пошло? Тем временем дело продвинулось…