— Он меня шантажирует, — пожаловался Ричи матери, которая ела сухой гренок. Вновь пыталась похудеть. — Это шантаж. Надеюсь, ты это знаешь.

— Да, милый, знаю, — ответила мать. — У тебя подбородок в яичнице.

Ричи стер яичницу с подбородка.

— Три бакса, если я выкошу все до твоего возвращения с работы? — спросил он газету.

Глаза отца на мгновение появились над страницей.

— Два с половиной.

— О-х-х, — выдохнул Ричи. — Ты и Джек Бенни.[149]

— Мой кумир, — ответил отец из-за газеты. — Решай, Ричи. Я хочу посмотреть результаты вчерашних матчей.

— Заметано, — ответил Ричи и вздохнул. Когда родители держали тебя за яйца, они действительно знали, как сделать так, чтобы ты не вырвался. Довольно ржачно, если задуматься. Выкашивая лужайку, он практиковался в Голосах.

7

Закончил Ричи (перед домом, за домом, по сторонам дома) к трем часам пополудни пятницы, и начал субботу с двумя долларами и пятьюдесятью центами в кармане джинсов. Чуть ли не с целым состоянием. Он позвонил Биллу, но Билл сказал, что должен ехать в Бангор на какие-то логопедические занятия.

Ричи ему посочувствовал и добавил в свой арсенал Голос Заики Билла:

— За-задай им пе-перца, Бо-Бо-Большой Би-Би-Билл.

— Т-твое ли-лицо что м-моя жо-жопа, То-Тозиер. — И Билли бросил трубку.

Следующим Ричи позвонил Эдди Каспбрэку, но у Эдди голос звучал даже печальнее, чем у Билла: его мать взяла им билет выходного дня на автобус, и они собирались навестить тетушек Эдди в Хейвене, Бангоре и Хэмпдене. Все тетушки были толстыми, как миссис Каспбрэк, и одинокими.

— Они будут щипать меня за щеку и говорить, как я вырос, — предсказал Эдди.

— Все потому, что они знают, какой ты душка, Эдс, совсем как я. Я помню, каким ты был миленьким, когда впервые увидел тебя.

— Иногда ты действительно говнюк, Ричи.

— Только говнюк может распознать другого говнюка, Эдс, а ты знаешь их всех. Придешь в Пустошь на следующей неделе?

— Наверное, если вы придете. Поиграем в войну?

— Возможно. Но… думаю, у нас с Биллом будет, что вам рассказать.

— Что?

— Знаешь, это история Билла. Увидимся. Наслаждайся тетушками.

— Очень смешно.

Третьим он позвонил Стэну-Супермену, но Стэн сильно провинился перед родителями — разбил панорамное окно. Он играл в летающую тарелку с блюдом для пирога, и тарелка эта совершила неудачную посадку. Ке-бац! Так что весь уик-энд ему предстояло трудиться по дому, а может, и следующий. Рич принес соболезнования и спросил, придет ли Стэн в Пустошь на следующей неделе. Стэн ответил, что придет, если отец не запретит ему выходить из дома.

— Да ладно, Стэн, это всего лишь окно.

— Да, но большое, — ответил Стэн и положил трубку.

Ричи уже направился к двери из гостиной, но подумал о Бене Хэнскоме. Полистал справочник, нашел телефон Арлен Хэнском. Поскольку она была единственной женщиной из четверых Хэнскомов, телефоны которых значились в справочнике, Ричи решил, что именно Арлен — мать Бена, и позвонил.

— Я бы с удовольствием, но уже потратил все карманные деньги, — ответил Бен. Голос его звучал тоскливо и виновато. И действительно, деньги он потратил на сласти, газировку, чипсы и копченые говяжьи ломтики.

Ричи (который купался в деньгах и не хотел идти в кино один) нашел решение:

— Денег у меня достаточно. Билет я тебе куплю. Дашь мне расписку.

— Да? Правда? Ты сможешь?

— Конечно, — в некотором недоумении ответил Ричи. — Почему нет?

— Хорошо! — радостно воскликнул Бен. — Просто отлично! Два фильма ужасов. Ты сказал, один с оборотнями?

— Да.

— Круто. Я люблю фильмы с оборотнями.

— Эй, Стог, смотри не наложи в штаны.

Бен рассмеялся.

— Увидимся перед «Аладдином», да?

— Да, договорились.

Ричи положил трубку и задумчиво посмотрел на телефонный аппарат. Внезапно ему подумалось, что Бену Хэнскому одиноко. И он сам тут же стал героем в собственных глазах. Посвистывая, побежал наверх, почитать комиксы перед тем, как идти в кино.

8

День выдался солнечным, ветреным и прохладным. Ричи быстро шел по Центральной улице, направляясь к «Аладдину», щелкал пальцами, напевал себе под нос песню «Рок-Дрозд».[150]Чувствовал себя прекрасно. Походы в кино всегда поднимали ему настроение — любил он этот магический мир, эти магические грезы. И жалел любого, кому в такой прекрасный день доставалась проза жизни: Билла с логопедами, Эдди с тетушками, беднягу Стэна-Христопродавца, которому предстояло драить переднее крыльцо или подметать гараж только потому, что блюдо, которое он бросил, полетело направо, а не налево, как того хотелось Стэну.

В заднем кармане у Ричи лежала йо-йо,[151]и он вновь попытался заставить ее «спать».[152]Ричи очень хотелось обрести такую способность, но пока все его потуги не давали результата. Эта маленькая хреновина просто не желала его слушаться. Или она падала вниз и тут же поднималась вверх, или падала и повисала мертвым грузом на конце нити.

Поднимаясь на холм, через который переваливала Центральная улица, он увидел девочку в плиссированной бежевой юбке и белой блузке без рукавов, которая сидела на скамейке около «Аптечного магазина Шокса». Девочка вроде бы ела рожок фисташкового мороженого. Ее ярко-рыжие волосы — иногда они отливали медью, а то вдруг казались чуть ли не светло-русыми — доходили до лопаток. Ричи знал только одну девочку с таким необычным цветом волос. Беверли Марш.

Ричи очень нравилась Беверли. Да, нравилась, но не в том смысле. Он восхищался ее внешностью (и знал, что в этом не одинок — такие девочки, как Салли Мюллер или Грета Боуи люто ее ненавидели, но по молодости еще не могли понять, почему они, которым все остальное доставалось с такой легкостью, по части внешности должны конкурировать с девчонкой, которая жила в одном из обшарпанных многоквартирных домов на Нижней Главной улице), но куда больше ему нравилось, что она могла постоять за себя и отличалась здоровым чувством юмора. Опять же, обычно у нее были сигареты. Короче, она ему нравилась, потому что была славным парнем. И все-таки раз или два он ловил себя на том, что задается вопросом, а какого цвета трусики она носит под своими считанными вылинявшими юбками, хотя об этом обычно не задумываешься, когда дело касается других мальчишек, так?