То есть у социальной системы есть «автономность и целенаправленный характер поведения», но главное, есть «процессы социального управления». В переводе на человеческий язык это значит, что большевики не могли просто так навязать социальной системе свою политику, так как система обладает автономностью и целенаправленным поведением. Они (и вообще кто угодно) могли победить, действуя только в русле «целенаправленного поведения» социальной системы. Все другие варианты она смела со своего пути (Корнилов, Керенский, кадеты, правые и левые эсеры, меньшевики, «белые»).

Это значит, что социальная система (не политическая, а именно социальная) претерпела радикальные изменения. В рамках ее «целенаправленного характера поведения» задача большевиков заключалась только в том, чтобы зафиксировать в законе эти изменения, зафиксировать измененную социальную реальность, но теперь уже в политике и с помощью права. А в военном обществе, которое в условиях мировой войны стремится к абсолютной мобилизации, реальностью становятся обязанности, а права ограничиваются, точно так же, как и в общине-орде – работать были обязаны все. Все сословия, поскольку у Джувейни речь идет о равенстве в обязанностях (каждый человек работает) и неравенстве прав (никакого внимания не уделяется значимости).

В. О. Ключевский определял сословия как «классы, на которые делится общество по правам и обязанностям. Права дает либо утверждает, а обязанности возлагает государственная верховная власть, выражающая свою волю в законах. Итак, сословное деление – существенно юридическое. Оно устанавливается законом в отличие от других общественных делений, устанавливаемых условиями экономическими, умственными и нравственными, не говоря о физических».[633]

Сословное деление устанавливается законом! Но ведь большевики его отменили!

Факты – упрямая вещь. А мы знаем: чтобы проникнуть в их суть, нужно «рассматривать социальные явления сами по себе, отделяя их от сознающих и представляющих их себе субъектов». Тогда опять отказываемся от собственных ощущений, порожденных историческими фактами, следуем логике и приходим к трудному для нас выводу: большевики действительно отменили сословия и действительно только для того, чтобы установить новые.

Судите сами, изъяв частную собственность («Декларация…», гл. 2, п. 3, пар. а, б, д,) и введя всеобщую трудовую повинность (пар. е) Советская власть отменила только привилегированное сословие. Потеряв права, оно получило взамен обязанность на труд, и, таким образом, прекратило свое существование как высшее состояние.

А низшее, потеряв частную собственность, получило право «черного» передела на уравнительных началах, которое фактически компенсировало отмену собственности – земли для передела стало больше. А это значит, что оно сохранилось именно как сословие, потому что получило свое, особое право, которого у него никогда не было. И в то же время сохранило обязанность трудиться, «тянуть тягло», с которой оно и не расставалось, если, правда, исключить восемь месяцев «буржуазной» демократии и период НЭПа. Но это и есть сословие по В. О. Ключевскому – «классы, на которые делится общество по правам и обязанностям», по наследственным правам и обязанностям, ведь крестьянские дети по-прежнему вырастали крестьянами.

И тогда получается, что большевики отменили не сословный строй вообще, а лишь одно сословие – высшее. А это все те, кто обладал «правом завоевателя», которое в новых условиях перешло в другие руки. На этот раз оно наполнилось не силой татарской орды с ее верховным правом, стоявшим над всеми «под данными», а силой русской орды-общины, где правом был не закон, а… понятия. Довольно смутные понятия о равенстве и справедливости, жившие в разных обычаях и разных традициях темного и отсталого народа.

Общество приобрело новый, односословный характер, если так можно выразиться, когда «каждый человек работает столько же, сколько другой; нет различия».

Таким образом история показывает, что в военно-сословном обществе экономика выступает всего лишь как инструмент для реализации сословных отношений, как артистка кордебалета – она вообще может быть наряжена в любой наряд, она может быть любой, например, капиталистической, или социалистической, или «миксом» того и другого. Но солистом всегда было право, хотя бы потому, что Петр I ввел сословия в виде законодательной инициативы. Он шел не от экономики, а от права, поэтому именно право, а не экономика является источником нашего неистребимого этатизма.

Сословный строй (т. е. система взаимодействия наследственных прав и обязанностей) только использовал те или иные формы экономики в интересах социальной мобилизации. Как крепостное право, например, – главным в нем было право, а экономическая «крепость» была формой реализации этого права, источником экономических ресурсов.

Сословные отношения существовали и до Петра, но не в виде закона, а в виде обычая, который, в частности, был изменен Уложением 1649 года с целью закрепощения крестьян («А отдавати беглых крестьян и бобылей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людем без урочных лет»[634]). Петр по аналогии с крестьянами «закрепил» к обязанностям и дворян, законодательно оформив сословную систему. Однако, перейдя в правовое поле, она не ушла из обычая, сохранив двойственный характер.

Большевики, наоборот, исключив сословия из правового поля, вернули их обратно в область обычая, потому что на самом деле отменили только высшее сословие, столкнувшись при этом с острой необходимостью социальной мобилизации низшего. Чтобы выжить, всем, кроме эксплуататоров. Вопрос об их выживании после восьми месяцев счастливого пребывания в «демократии» уже не стоял на повестке дня.

Юридически экспроприация высшего сословия, начавшаяся еще весной 1917 года, была закреплена сначала большевистским «Декретом о земле», а потом «Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа» и Конституцией 1918 года, в которую «Декларация» вошла как составная часть. Однако изъятием частной собственности и отставкой «эксплуататоров» от рычагов государственного управления дело не ограничилось, их лишили и гражданских прав. Так, статья 65 Конституции «лишила права избирать и быть избранным лиц, прибегающих к наемному труду с целью извлечения прибыли; лиц живущих на нетрудовые доходы (проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т. п.); частных торговцев, торговых и коммерческих посредников; монахов, служителей различных религиозных культов; служащих и агентов бывшей полиции, жандармов, охранников, а также членов царствовавшего в России дома».[635]

Нам сегодня не понять, причем тут монахи, они-то уж точно не эксплуататоры. Даже с точки зрения марксизма монахи никак не могут быть капиталистами или буржуями, хотя бы потому, что у них нет ни средств производства, ни капитала, нет и наемных работников, наконец, они не могут иметь частной собственности (примерно то же самое можно сказать и о бывших полицейских). Но если посмотреть на них с точки зрения сословного неравенства, то станет понятно, что они, как и все служители религиозного культа, были представителями второго привилегированного сословия – духовенства («Свод законов о состояниях», ст. 2. п. 2.). Получается, что гражданских прав лишали не столько эксплуататоров, сколько тех, кто принадлежал высшему сословию, то есть не по «классовому» признаку, а по сословному.