Нечто похожее происходило и в 1918 году на территории бывшей Российской империи. Однако разница между большевиками и «сводимыми» огромная, большевики не делили людей по национальности, это делали фашисты, потом. Большевики делили людей по классовому принципу, они хотели освободить труд от эксплуатации человека человеком, чтобы не было бедных и богатых, чтобы все были равны… в обязанностях, потому что кто не работает, тот не ест. В этом и была справедливость, в этом была высота и чистота цели, полностью совпадавшей с требованиями сословной организации общества и, конечно, светлого коммунистического будущего.

В тот момент социальный цугцванг требовал от «коммунистов-коммунаров» мобилизовать огромную, но неорганизованную и «свободную» силу большинства – бедноту, потому что весной 1918 года Советы не просто не справились с задачей подавления меньшинства. На почве борьбы «за хлеб» они, как настоящие демократические органы власти, местами переходили в руки «буржуев», т. е. кулаков или правых эсеров, и превращались таким образом… в диктатуру меньшинства. Назвать это демократией было бы непростительно. А в июле и левые эсеры подняли вооруженное восстание против большевиков, пытаясь таким образом захватить власть в Советах. Но их деятельность, как мы знаем, не сулила ничего хорошего, поскольку «усиливала хаос, дезорганизацию, местничество, сепаратизм».

Отдать им власть, пусть усиливают хаос и объявляют партизанскую войну германскому империализму?

Тогда и государство, и власть Советов, тех Советов, которые победили 25 октября 1917 года, действительно оказались бы в опасности, им грозила судьба Парижской Коммуны, которая «недостаточно решительно» подавляла диктатуру меньшинства, в чем и была «одна из причин ее поражения».

В статье «Уроки Коммуны» В. И. Ленин еще 1908 году установил две ошибки, которые «погубили плоды блестящей победы». Одна заключалась в том, что «пролетариат остановился на полпути», отказавшись от «экспроприации экспроприаторов». А вторая – в его излишнем великодушии, «надо было истреблять своих врагов, а он старался морально повлиять на них, он пренебрег значением чисто военных действий в гражданской войне…». «Бывают моменты, – подытоживал он уроки Парижской Коммуны, – когда интересы пролетариата требуют беспощадного истребления врагов в открытых боевых схватках».[646]

К лету 1918 года настал именно такой момент, потому что нужно было строить новое государство – от старого уже ничего не осталось.

Исходя из этого, 1918 год мы рассматриваем прежде всего как момент появления на свет нового «права завоевателя», как момент рождения нового привилегированного права и, естественно, новых сословий. На наш взгляд, процесс этот начался не с взятия Зимнего и не с учреждения ВЧК, получившей чрезвычайные права как инструмент для борьбы с саботажем и «контрреволюцией», что в тех условиях было вызвано чисто профессиональной необходимостью по восстановлению порядка. На самом деле все началось с «Декрета ВЦИК и СНК о чрезвычайных полномочиях народного комиссара по продовольствию», принятого 13 мая, потому что для учета, сбора и поставок продовольствия в обычных условиях никаких чрезвычайных прав, и тем более привилегированных, было не нужно.

Это в обычных условиях, но тогда условия были экстраординарные, выходящие за всякие мыслимые и немыслимые границы. Даже сегодня, спустя сто лет, трудно читать Декрет без внутреннего содрогания, потому что вдруг начинаешь понимать, какова на самом деле была реальность.

«Гибельный процесс развала продовольственного дела страны, тяжкое наследие четырехлетней войны, продолжает все более расширяться и обостряться. В то время, как потребляющие губернии голодают, в производящих губерниях в настоящий момент имеются по-прежнему большие запасы даже не обмолоченного еще хлеба урожаев 1916 и 1917 годов. Хлеб этот находится в руках деревенских кулаков и богатеев, в руках деревенской буржуазии. Сытая и обеспеченная, скопившая огромные суммы денег, вырученных за годы войны, деревенская буржуазия остается упорно глухой и безучастной к стонам голодающих рабочих и крестьянской бедноты, не вывозит хлеба к ссыпным пунктам в расчете принудить государство к новому и новому повышению хлебных цен и продает в то же время хлеб у себя на месте по баснословным ценам хлебным спекулянтам-мешочникам».[647]

Получается, меньшинство выкручивало руки государству, за спиной которого стояло сто миллионов голодных людей, только с одной целью – «принудить» его к новому повышению закупочных цен, чтобы нажиться и получить рентную сверхприбыль. То есть право удачливых держателей «хлеба» оказалось дороже права и государства, и ста миллионов голодающих. Как быть?

Декрет дает ответ: «На насилия владельцев хлеба над голодающей беднотой ответом должно быть насилие над буржуазией». Другими словами, насилие в интересах меньшинства породило насилие в интересах большинства!

Все выглядит очень демократично, даже насилие, как ни странно. Больше того, еще и вполне гуманно, несмотря на «классовую» ненависть, поскольку политика большевиков заметно отличалась от той, которую проводило, например, царское правительство, взимая недоимки с крестьянина.

Помните, для поддержания «должной теплоты» в его организме ему оставляли около 1 кг пищевых продуктов на день, хвороста и соломы на три месяца, корову и козу, плуг и борону. Это если у него имелась хотя бы часть перечисленного. Но уже в начале ХХ века, по данным А. Плансона, до 40 % крестьян не имели коровы, и больше 30 % – лошадь. А к началу 1917 года «безземельные, безлошадные и однолошадные крестьяне, т. е. сельская беднота, составляли 70 % крестьянства» (Т. В. Осипова).

Наверное, поэтому из вполне гуманных, но «классовых» соображений, и жесткими методами большевикам пришлось забирать у «буржуев» почти все зерно, «за исключением количества, необходимого для обсеменения их полей и на продовольствие их семей до нового урожая». Получается, большевики принуждали богатое меньшинство не к голодной смерти в течение трех месяцев, как это делало царское правительство, а к сдаче излишков, оставляя при этом возможность прожить год, а потом собрать новый урожай и… прожить еще год.

Но главное, в этом случае без «права завоевателя», вновь созданного права, сделать этого было нельзя, не было правовых оснований. А без права это было бы простым грабежом, в чем большевиков постоянно и обвиняет наша тонко чувствующая и непогрешимая интеллигенция.

Однако если отрешиться от собственных ощущений, а главное, от ощущений «русской интеллигенции», то можно увидеть, что с первых дней Советской власти большевики ежедневно и практически ежечасно создавали новую нормативную, новую правовую базу, издавая многочисленные указы, декреты и распоряжения, они на деле заново создавали государство. В отличие от богатого, крайне противоречивого и сомнительного нормотворчества Временного правительства, правовая база Советской власти была вполне последовательна, социально ориентирована и имела под собой фундаментальное правовое основание – Приказ № 1.