Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это начинало немного настораживать, потому что обычно мистер Грин, он же ректор, не заходил по пустякам. Уилсон сложил руки в замок, намереваясь услышать то, зачем же пришёл его начальник, но тот лишь перебирал ручки на столе, словно это очень занимательно, но для Томаса это было томительно. Сначала ему хотелось обратиться первым, но это было бы грубо, поэтому он просто молчал, то глядя в окно, то просто осматривая помещение, стены которого почему-то стали давить на голову.
— Мистер Уилсон, как вы понимаете, я нанёс вам визит не просто так, — начал мистер Грин.
Томас одобрительно кивнул, сглатывая подступившую слюну. Не то чтобы он боялся ректора, просто неожиданное волнение охватило его. Мистер Грин всегда был почетным человеком, да и занимаемая им должность требовала уважения. Это был пожилой мужчина старой закалки, немного сутуловатый, наверное, из-за многолетнего труда и постоянного сидения на одном месте, хромой на правую ногу. Его морщинистое лицо никогда не выражало удивления или же, например, злобы, оно было словно неподвижным, ни одна жилочка не шевелилась в напряженный момент.
— Дело в том, что я хочу поговорить с вами на очень важную тему. Надеюсь, она не останется для вас незамеченной, — необычно громкий голос зазвенел эхом в ушах мужчины.
Уилсон снова нервно сглотнул слюну, очевидно, не понимая, что от него хотят, да и почему так тянут разговор, который так и не мог завязаться вот уже вторую минуту. Он стучал пальцами по столу, смотря то на кипу курсовых работ, то в загадочное и интригующее лицо своего начальника, который сейчас казался ему неизученной загадкой.
— Я, наверняка, затягиваю тему. Это видно по вашим нервным жестам, но хочу вас уверить, что эта новость должна вас порадовать.
Эти слова немного успокоили Томаса, который уже расслабился всем телом, не дышал прерывисто, словно боялся. Он даже немного улыбнулся, поправив прическу, и снова уставился на своего начальника.
— В общем, начну с самого главного. У меня для вас есть одно серьезное предложение, точнее не у меня, а у моего старого приятеля из Бостона, — он наполовину развернул свой корпус. — Помните, когда к нам приезжали очень важные гости, тогда вы еще руководили театральными постановками?
— Да, конечно. Ведь это было не так давно, — вспоминая, какого упорного труда ему это стоило, ответил Уилсон.
— Так вот, мой друг, по совместительству владелец одного из театров Бостона, был просто в восторге. Он никогда не видел таких живых актеров. Одним словом, был несомненно рад лицезреть что-то необычное.
Эти слова заставили Уилсона немного покраснеть, заливая розовой краской его бледные щеки. Это очень смущало, хотя он и был не против такой похвалы. Да, у него был определенный талант, но он никогда не думал, что его постановки будут пользоваться спросом в других штатах. Это было для него далекой несбыточной мечтой.
— Так вот, к чему я клоню. Мой приятель очень хочет видеть вас там. Я пока не знаю в качестве кого, — он пожал плечами. — Может, в роли актера, а может, и режиссера-постановщика.
Последняя фраза заставила Томаса выпрямиться в спине и по-дурацки заулыбаться. Эти слова определенно льстили ему, что не осталось, конечно, незамеченным. Ректор видел, как горят его глаза, как он резко оживляется, будто видит или слышит что-то необычное, но никто, кроме самого Томаса, не знал, как это для него важно.
Уилсон потупил взгляд, осознавая, что это правда. Он отчетливо помнил те времена, которые сейчас казались ему далеким сном. Он тогда был на последнем курсе, каждый раз, засыпая, мысленно примерял выпускную мантию и мечтал о будущем. О счастливом будущем, где он профессиональный актер или режиссер-постановщик, о великолепной девушке, он буквально распланировал каждый день, знал, куда поедет с друзьями, знал, что будет заказывать в кафе, на какой фильм поведет возлюбленную.
Он мечтал о роли в известном голливудском фильме, о радостных возгласах его поклонниц, о том драйве актерского мастерства. Он мечтал о той славе, о том, что девушки не будут отлипать от него, а отец — гордиться. Прошло уже много времени, но Томас по-прежнему не может вспоминать тот вечер без дрожи в руках.
Казалось, ничего не предполагало беды. Он, как обычно, возвращался с ребятами с выездной серии спектаклей в хорошем расположении духа. Их студенческие постановки пользовались огромным спросом, а в лиге они не раз занимали призовые места. И, казалось, счастью молодого парня, выпускника Академии Драматического Искусства, просто не было предела.
Семья Уилсонов жила ближе к окраине города, поэтому, проводив всех, Томас спокойно вставил наушники в уши и включил любимую песню. Насколько сейчас он помнил, это было «Feeling good». Шаркая кедами по охлажденному к вечеру асфальту, он радостно вспоминал последний акт пьесы, сотни раз прокручивал в голове слова их преподавателя-постановщика «Томас, задержись, с тобой хотят побеседовать». Парень даже помнил тот опечаленно-гордый взгляд наставника, когда останавливался рядом с двумя разодетыми по последней моде стариками. Помнил, как сердце сделало тройное сальто, когда он понял смысл услышанного.
«Томас, мы хотим после окончания академии видеть у себя в театре в Бостоне».
И молодой парень был готов броситься кому-нибудь на шею, чтобы выразить свою радость. Он, почти никого не замечая на своем пути, шел в своих мыслях, пока не дошел до изгороди своего дома, завидев рядом машину скорой помощи. Он прикрыл глаза, просто желая надеяться на все самое лучшее, однако врачи, бегавшие в полной суматохе то в дом, то из него, не предвещали ничего хорошего.
На ватных, почти негнущихся ногах он доковылял до порога собственного дома, на который его не хотели поначалу пускать, пока он в грубой манере не сказал, что он хозяин. Врачи, сразу же растолпившись, пропустили уже разгневанного парня внутрь.
Томас, все также зачарованный, словно в неком трансе, шел по длинному коридору, ведущим в родную гостиную, где заметил Мелиссу Кимер, мать Эдмонда, полностью опечаленную. Он окинул взглядом помещение, но отца своего так и не увидел, и это насторожило его еще больше. Нет, это не могло случиться.
— Миссис Кимер, скажите, что это не то, о чем я думаю, — хрипло, едва сдерживая слезы, проговорил Томас.
Но Мелисса молчала, нагнетая не самые лучшие мысли. Томас присел на край дивана, зарывшись с головой в собственные руки, желая не чувствовать всей боли, которая начала медленно съедать его изнутри. Он не хотел верить, что серьезная
