возбуждают гнев Яхве, втягивая божество в дела собственных созданий. Божественное вмешательство всякий раз оказывается настоятельной необходимостью, причем неизменно обеспечивает — прискорбным образом — лишь мимолетный успех; даже драконовская мера наказания, утопление всего живого (за исключением избранных), чего, по мнению стародавнего ученого Иоганна Якоба Шойхцера, не избежали и рыбы, как показывают окаменелости, приносят разве что кратковременный результат. Творение ведет себя словно зараженное. Яхве же, как ни удивительно, всегда ищет первопричину происходящего в людях, которые, очевидно, не желают повиноваться, но никогда не винит своего сына, отца всех трикстеров. Столь ошибочная установка попросту не может не усугубить его и без того раздражительный нрав, так что страх Божий людьми повсеместно воспринимается в качестве принципа и даже отправного пункта всяческой мудрости. Пока человечество под столь жестким управлением норовит расширить свое сознание через обретение толики мудрости, то есть прежде всего осторожности или предусмотрительности[698], историческое развитие явственно дает понять, что сразу же после дней творения Яхве откровенно упустил из виду свое плероматическое сосуществование с Софией. Место последней занял завет с избранным народом, которому тем самым была навязана женская роль. В ту пору «народ» воплощало патриархальное мужское общество, в котором женщина занимала второстепенное положение. Брак Бога с Израилем был поэтому делом сугубо мужским, в чем-то схожим с основанием греческих полисов, происходившим приблизительно одновременное с этим. Подчиненное положение женщины было неоспоримым. Женщина считалась менее совершенной, чем мужчина, что доказывала восприимчивость Евы к нашептываниям змия в раю. Совершенство являлось пределом стремлений мужчины, а женщина признавалась от природы склонной к обретению полноты натуры. Фактически и сегодня мужчина лучше и дольше выдерживает состояние относительного совершенства, как правило, не подходящее для женщин и даже для них опасное. Стремясь к совершенству, женщина забывает о восполняющей его полноте, каковая, сама по себе несовершенная, образует столь необходимый противовес совершенству. Если полнота всегда несовершенна, то совершенство всегда неполно, а потому является безнадежно стерильным конечным состоянием. «Ex perfecto nihil est» («Совершенство бесплодно»), говорили древние учителя, а вот imperfectum (несовершенное), напротив, несет в себе зародыш собственного улучшения. Перфекционизм неизменно упирается в тупик, а полноте недостает выбора ценностей.

621 В основе брака Яхве с Израилем лежала перфекционистская установка божества. Благодаря этому исключалась та соотнесенность, которую можно обозначить как «Эрос». Отсутствие Эроса, отношения к ценности, предельно отчетливо проявляется в книге Иова: характерно, что великолепной парадигмой творения выступает чудовище, а не человек! У Яхве нет Эроса, нет отношения к человеку, есть только цель, для достижения которой он использует человека. Все это ничуть не препятствует ему быть ревнивым и недоверчивым, подобно мужу в семье, пусть даже у него на уме не человек, а собственный замысел.

622 Верность народа тем важнее, чем больше Яхве забывает о мудрости. А народ, несмотря на многократные подтверждения благосклонности божества, раз за разом отпадает от веры. Такое поведение, разумеется, не утишает ревность и недоверчивость Яхве, поэтому происки Сатаны ложатся на благодатную почву, и отчие уши охотно внемлют яду сомнений в верности Иова. Вопреки всей своей убежденности в этой верности, Яхве без промедления дает согласие на применение наихудших пыток. Здесь более чем где бы то ни было ощущается недостаток человеколюбия, свойственного Софии. Даже Иов тоскует по мудрости, которой нигде не сыскать[699].

623 Иов знаменует высшую точку такого печального направления развития. Он воплощает собой парадигматическое выражение мысли, созревшей у человечества тех времен, — рискованной мысли, предъявляющей к мудрости богов и людей высокие требования. Осознавая эти требования, Иов явно мало знает о совечной Богу Софии. Поскольку люди чувствуют себя оставленными на произвол Яхве, им нужна мудрость. Яхве же, которому до сих пор не противостояло ничего, кроме людского ничтожества, в этом не нуждается. Однако ситуация в корне меняется, когда разыгрывается драма Иова. Тут Яхве сталкивается со стойким человеком, который прочно держится за свое право и вынужденно уступает только грубой силе. Он узрел божий лик и оценил бессознательную раздвоенность божества. Отныне бог был познан, и это познание продолжало сказываться не только на Яхве, но и на людях — таких, какими они были в последние дохристианские столетия: едва ощутив близость вечной Софии, они восполняли поведение Яхве и одновременно завершали анамнесис мудрости. Мудрость же, в значительной степени персонифицированная и тем возвещающая о своей автономии, открывала им себя в качестве заботливого помощника и защитника перед лицом Яхве и показывала светлую, добрую, праведную и достойную любви ипостась бога.

624 Когда проделка Сатаны со змием скомпрометировала рай, призванный быть совершенным, Яхве изгнал Адама и Еву, сотворенных по образу его мужской сути и ее женской эманации, в промежуточный внерайский мир — или в междумирие. Не ясно, насколько София представлена в Еве и как соотносится с последней Лилит. Адам имеет приоритет в любом отношении. Ева сотворена из его плоти, второй, а поэтому ей остается второе место. Я упоминаю об этой частности из книги Бытие, поскольку повторное появление Софии на божественной сцене указывает на грядущее обновление творения. Ведь она — «художница»; она воплощает замыслы Бога, придавая им вещественный облик, что и является прерогативой женской природы как таковой. Ее «сожитие» с Яхве означает вечную иерогамию, в которой зачинаются и порождаются миры. Предстоит неизбежный поворот: Бог желает обновиться в таинстве небесной свадьбы (как с давних пор поступали главные боги Египта[700]) и стать человеком. Для этого он как будто пользуется египетским образцом инкарнации бога в фараоне, каковая является, опять-таки, всего-навсего отражением вечной плероматической иерогамии. Было бы, однако, неверно полагать, что этот архетип воспроизводится, так сказать, механически. Насколько нам известно, так никогда не бывает — архетипические ситуации повторяются всякий раз по другому поводу. Истинную причину вочеловечения следует искать в препирательстве с Иовом. Мы еще вернемся к этому вопросу ниже, рассмотрев его более подробно.

4

625 Поскольку намерение вочеловечиться, по всей видимости, опирается на древнеегипетский образец, мы могли бы ожидать, что сам этот процесс будет следовать определенному предвоображению. Появление Софии предвещает новое творение. Однако на сей раз не мир подлежит изменению, а бог желает преобразить собственную природу. Человечество должно быть не уничтожено, как раньше, а спасено. В таком решении можно уже различить человеколюбивое влияние Софии: будут сотворены не новые люди, а всего один человек — Богочеловек. Для достижения этой цели следует применять противоположную процедуру. Мужчина-Адам, второй своего имени, не выйдет, в отличие от первого, непосредственно из рук Создателя, но будет рожден человеческой женщиной. То есть теперь приоритет отдается